Притворись, что мы вместе. Дарья Сумарокова

сама с собой посоветовалась и решила: все-таки надо кому-то из молодых дать платную палату, но только одноместную и одну. Василиса Семеновна рекомендовала тебя, уж не знаю, за какие такие успехи. У меня все равно времени нет за вами всеми смотреть. Возьмешь седьмую. Кстати, туда сейчас какую-то даму из реанимации переведут. Впервые выявленный диабет… И повнимательнее: сынок там вроде как новый русский или что-то в этом репертуаре… Боже, как же я это словосочетание не люблю… новые русские, старые русские… Понятно все?

      – Хорошо, Светлана Моисеевна. Спасибо большое. Можно идти?

      – Угу… А! Нет! Стой… Уже, между прочим, который месяц замечаю… Что это ты так много дежурств в приемнике берешь? И не списывай на больных товарищей. У тебя же семья, ребенок. Все никак в д’Артаньяна не наиграешься, что ли? Про ваши ежевечерние веселья на хирургии знает вся больница, а приемник с реанимацией просто славятся! Учти: я долго терпеть не стану твою постоянную зевоту в ординаторской. Или эндокринология, или шашкой всю жизнь махать.

      Точно атеросклероз: то мало работаешь, то много.

      – Я учту, спасибо большое. Просто не хочется первый сертификат по терапии терять…

      Жестикуляция моментально усилилась.

      – Ну бо-о-оже мой, что ты все время, просто все время оговариваешься! Невозможно! Так, все, иди. Я тебя последний раз предупредила!

      Этот последний раз был не менее чем двадцатым. Выйдя из кабинета, я в удрученном состоянии поплелась к седьмой палате, не ощущая абсолютно никакой радости от частичной отмены дедовщины в отношении платных услуг.

      Если сейчас там еще и сынок начнет морду кривить, загрызу.

      Около палаты меня выловила Лилия Ивановна и всучила историю болезни.

      – Вот, только передали с реанимации.

      – Спасибо, осчастливили, блин.

      Ответной реакции не последовало: молодых врачей на отделении было трое, и никто из нас пока не смог внушить старшей медсестре уважения. Я посмотрела на обложку истории: Полина Алексеевна Вербицкая, 1950 года рождения.

      В палате стояла тишина, никаких родственников в досягаемом радиусе не отмечалось. Тут было много небывалых по тем временам излишеств: стеклопакеты, плотные занавески, холодильник, микроволновка, новый линолеум, приличных размеров стол и шкаф для одежды, а самое важное – отдельный санузел с душем. Пахло недавно законченным ремонтом. Кровать поставили подальше от окна, в полумраке. С порога я даже сначала не поняла, где больная: она была настолько маленькой и хрупкой, что одеяло почти полностью скрадывало очертания тела. Я приблизилась и села на краешек кровати, потихоньку перелистывая историю болезни. Женщина спала.

      Вот странно: откуда диабет? Ожирения нет, метаболический синдром под большим вопросом… Черт, так надеялась увидеть огромную армянскую маму. Уж с этим народом я научилась разговаривать.

      Женщина оказалась совершенно петербургская: седые, без следов краски, волосы аккуратно забраны в гладкую прическу, подчеркивающую высокий лоб, черты лица благородны и глубоки.