Притворись, что мы вместе. Дарья Сумарокова

по утрам он совсем не мог начать двигаться без обезболивающих. Теперь бабушка вместе с мамой были привязаны к его кровати мрачным поводком предчувствия. Утром я бросила Асрян одну сдавать дежурство и в восемь часов уже была у деда. Маман еще не успела приехать из дома, бабушка пыталась состряпать что-нибудь диетическое, громыхая кастрюлями на общественной кухне. В комнате стоял невыветриваемый запах лекарств, дед полусидел-полулежал в груде подушек. Совсем похудел, лицо стало детским, и только высокий лоб со следами старой травмы оставался прекрасен, был таким, как и много-много лет назад. Дед всегда будет самым лучшим. Каждое Девятое мая, крепко вцепившись в его огромную ладонь обеими руками, я ревностно осматривала шагающих рядом ветеранов и всякий раз с бесконечной радостью констатировала факт: у нас медалей больше всех, а значит, мы сильнее и храбрее.

      Смотрите, люди, во мне течет его кровь.

      Дед, увидев меня, оживился:

      – Ленок… привет. Как твои дела? Как ты учишься, как Володя?

      – Привет, дедуся. Все хорошо, только вот с работы освободилась.

      – Молодец, молодец. Только не бросай учебу. А то замуж вышла, так, наверное, ребенка родишь и институт бросишь.

      – Да что ты, дед! Никогда в жизни. Ты ж меня знаешь.

      – Ты у меня умница, красавица моя.

      По морщинкам потекли слезы, я обняла его и сразу почувствовала, насколько он похудел – одни сухие косточки остались. Дед попытался отстраниться.

      – Лена, я заразный, наверное, не обнимай.

      – Ну какой ты заразный?! Прекрати.

      – Эх, жалко, правнуков не увижу. Устал.

      – Ну хватит уже. Все ты увидишь, не хандри давай.

      – Лен, они с бабкой хотят меня в больницу упечь. Точно решили от меня избавиться. А я тебе сразу говорю: не поеду. Дайте умереть спокойно.

      – Все, деда, не хочу это слышать. Пойду поесть тебе принесу. Никто тебя никуда не упечет. Я прослежу.

      – Нет. Я слышал, как мать с тобой по телефону разговаривала. Думают, я совсем глухой.

      – Никто ничего не станет делать без твоего согласия.

      Я вышла в общий коридор и тут же наткнулась на бабушку с кастрюлей овсянки. Целых полчаса мы с ней вдвоем, порой совсем теряя терпение, воевали с дедом за каждую съеденную ложку – нужно было, чтобы он хоть что-то поел. В десять утра приехала мама, и начался семейный кухонный консилиум.

      – Лен, надо его все-таки в больницу. Что думаешь? Он уже встать из-за этой подагры не может, плохо мочится, совсем не ест. Ты же видела.

      – Мам, от чего ты его решила лечить? От старости, что ли? Чтобы он в чужом месте не мог даже чаю попросить лишний раз?

      – Ну что ты из нас фашистов делаешь?! Надо же как-то помочь. Ты посмотри, как он мучается.

      – Лечение в такой ситуации можно и дома организовать. На моей памяти за последний год мы его уже пять раз в больницу отвозили, и что толку? Я попрошу кого-нибудь из наших врачей с терапии приехать его посмотреть. Правда, я там мало кого знаю пока, но за благодарность в денежном