Мир без конца. Кен Фоллетт

ничем не выдав облегчения, вышел, закрыл дверь, развернулся и уткнулся в Годвина. Может, он и хотел возмутиться, что тот осмелился войти в комнату, не постучав, но чувство вины, видимо, мешало ему с криком наброситься на монаха. С другой стороны, епископ не мог попросить сохранить тайну, ведь тем самым он оказался бы в полной власти ризничего. Повисло гнетущее молчание. Не дав Ричарду оправиться, Годвин сказал:

      – Никто ничего не узнает.

      Епископ облегченно вздохнул и перевел взгляд на служку:

      – А он?

      – Филемон хочет стать монахом. Он постигает добродетель послушания.

      – Я у вас в долгу.

      – Каждый должен исповедовать свои грехи, не чужие.

      – И все же я благодарен, брат…

      – Годвин, ризничий. Племянник аббата Антония. – Ричард должен знать, что он не с улицы и может наделать шума. Но чтобы угроза стала несомненной, добавил: – Много лет назад, прежде чем ваш отец стал графом, моя мать была с ним помолвлена.

      – Я слышал об этом.

      Годвин хотел еще сказать: «И ваш отец бросил мою мать, так же как вы бросите несчастную Марджери». Но вместо этого учтиво закруглился:

      – Мы могли бы быть братьями.

      – Да.

      Прозвучал колокол на обед. Троица с облегчением разошлась: епископ направился к дому аббата Антония, Годвин – в монашескую трапезную, а Филемон – на кухню, где помогал подавать.

      Подходя через крытую аркаду, заговорщик думал. Его возбудила животная сцена, но, кажется, он поступил правильно. Вроде бы Ричард поверил.

      Хранитель тайны сел за стол рядом с Теодориком, бойким монахом на пару лет моложе. Тот не учился в Оксфорде и, следовательно, смотрел на ризничего снизу вверх. Годвин держался с ним как с равным, что льстило Теодорику.

      – Только что прочитал, тебе будет интересно. – И хитрец вкратце поведал ему об отношении досточтимого аббата Филиппа к женщинам вообще и монахиням в частности. – Ты уже давно об этом говоришь.

      На самом деле Теодорик никогда не высказывался по этому вопросу, но всегда соглашался с более образованным товарищем, недовольным нерешительностью аббата Антония.

      – Конечно. – У Теодорика были голубые глаза и светлая кожа, покрасневшая теперь от волнения. – Как мы можем очистить помыслы, если нас постоянно отвлекают женщины?

      – Но что же делать?

      – Нужно выступить против аббата.

      – Ты имеешь в виду, на заседании капитула? – спросил Годвин, как будто это была идея Теодорика. – Да, блестящий план! Но поддержат ли нас остальные?

      – Молодые – да.

      Молодежь почти всегда критикует старших, подумал ризничий. Кроме того, он знал, что многие монахи тоже предпочли бы монастырь без женщин или такой, где их по крайней мере не видно.

      – Если будешь говорить с кем-нибудь до заседания капитула, дай мне знать, как к этому отнесутся.

      Теперь Теодорик обойдет всех и будет просить поддержки. Внесли тушеную соленую рыбу и фасоль. Не успел Годвин дотронуться до еды, как встрял Мёрдоу – монах в миру.

      Странствующие монахи