Ловец человеков (сборник). Евгений Иванович Замятин

И уж сейчас все лезут, как бараны, – сказал он гусиным тонким голосом и выпятил презрительно губы.

      Сел. На Тимошу с Барыбой – ноль внимания. Говорил с Чернобыльниковым: почтальон – все-таки вроде чиновник.

      Тимоша, не обинуясь, вслух объяснил Барыбе:

      – Казначейский зять он. Женил его казначей на последней своей, на засиделой, и местишко ему устроил, в казначействе писцом – ну, он и пыжится.

      Казначейский зять будто не слушал и еще громче говорил Чернобыльникову:

      – И вот после ревизии представили его к губернскому секретарю…

      Чернобыльников почтительно протянул:

      – К губе-е-рнскому?

      Тимоше невтерпеж стало – влез в разговор.

      – Почтальон, Чернобыльников, а помнишь, как его намедни исправник-то из дворянской… энтим самым местом выпихнул?

      – Просил бы… Пок-корнейше просил бы! – сказал казначейский зять свирепо.

      А Тимоша досказывал:

      – «…Ан не пойдешь!» – «Ан пойду!» Ну, слово за слово, – об заклад. Влез он в дворянскую. А на бильярде-то как раз казначей с исправником играл. Наш франтик – к тестю: на ухо пошептал, будто за каким-то делом пришел. Да там и остался стоять. А исправник – начал кием нацеливаться, все пятился, пятился, да невзначай будто так его и выпихнул, энтим самым местом. Ох, Господи, вот смеху-то было!

      Надрывались со смеху Барыба с Чернобыльниковым.

      Казначейский зять встал и ушел не глядя.

      – Ну, еще помиримся, – сказал Тимоша. – И ничего ведь малый был. А теперь – на лбу кокарда, а во лбу – барда.

      7. Апельсинное дерево

      У Польки, у дуры босоногой, на кухне только одно окошечко и есть, да и на том стекло зацвело, от старости заразноцветилось. А на окне у Польки – баночка.

      Посадила – давно уж, с полгода будет – в баночку эту Полька апельсинное зерно. А теперь, гляди, уж и целое деревцо выросло: раз, два, три, четыре листочка, малюсеньких, глянцевых.

      Помыкается на кухне, погремит Полька горшками – да и опять подойдет к деревцу, листочки понюхает.

      – Чудно. Было зерно, а вот…

      Берегла-холила. Кто-то сказал, что, мол, хорошо это для росту – стала деревцо поливать супом, коли остался от обеда.

      Раз Барыба из трактира вернулся поздно, встал утром злючий-презлючий, чаю глонул – и сейчас в кухню, душу отвести. Звала его теперь Полька не иначе как барином: очень лестно.

      Полька как раз у окна своего возилась, около деревца любезного.

      – Где кот?

      Полька, не обертываясь, копошилась. Робея, отвечала:

      – Они, барин, ушли. Да где-нибудь на дворе, наверно, где ж еще?

      – Ты это что там стряпаешь?

      Притихла, сробела, молчала. Блюдце с супом в руке.

      – Су-упом? Траву поливаешь? Для этого тебе суп даден, дуреха ты этакая? Сейчас подай сюда!

      – Ды-к, это пельсин, барин…

      Полька затрепыхалась от страха: ох, и что теперь будет?

      – Я те покажу пельсин! Супом поливать, дура, а?

      Барыба схватил баночку с апельсином. Полька заревела. Да что тут долго