Серебряная ива. Анна Ахматова

друг любимый. Ну так что ж!

      Шутил: «Канатная плясунья!

      Как ты до мая доживешь?»

      Ему ответила, как брату,

      Я, не ревнуя, не ропща,

      Но не заменят мне утрату

      Четыре новые плаща.

      Пусть страшен путь мой, пусть опасен,

      Еще страшнее путь тоски…

      Как мой китайский зонтик красен,

      Натерты мелом башмачки!

      Оркестр веселое играет,

      И улыбаются уста.

      Но сердце знает, сердце знает,

      Что ложа пятая пуста!

Ноябрь 1911Царское Село

      ИСПОВЕДЬ

      Умолк простивший мне грехи.

      Лиловый сумрак гасит свечи,

      И темная епитрахиль

      Накрыла голову и плечи.

      Не тот ли голос: «Дева! встань…»

      Удары сердца чаще, чаще.

      Прикосновение сквозь ткань

      Руки, рассеянно крестящей.

1911Царское Село* * *

      Приятели Николая Степановича, даже те, кому его выбор показался неудачным, все-таки признавали, что у юной мадам Гумилевой необычная внешность («походила на египетскую плясунью») и удивительное «гибкое змеиное тело». Да она и сама не упускала случая продемонстрировать сказочную гибкость. В Слепневе Николай Степанович даже поставил для жены цирковой аттракцион: женщина-змея. После этого читалось стихотворение про змею.

* * *

      В комнате моей живет красивая

      Медленная черная змея;

      Как и я, такая же ленивая

      И холодная, как я.

      Вечером слагаю сказки чудные

      На ковре у красного огня,

      А она глазами изумрудными

      Равнодушно смотрит на меня.

      Ночью слышат стонущие жалобы

      Мертвые, немые образа…

      Я иного, верно, пожелала бы,

      Если б не змеиные глаза.

      Только утром снова я, покорная,

      Таю, словно тонкая свеча…

      И тогда сползает лента черная

      С низко обнаженного плеча.

1910* * *

      Ты поверь, не змеиное острое жало,

      А тоска мою выпила кровь.

      В белом поле я тихою девушкой стала,

      Птичьим голосом кличу любовь.

      И давно мне закрыта дорога иная,

      Мой царевич в высоком кремле.

      Обману ли его, обману ли? – Не знаю!

      Только ложью живу на земле.

      Не забыть, как пришел он со мною проститься.

      Я не плакала: это судьба.

      Ворожу, чтоб царевичу ночью присниться,

      Но бессильна моя ворожба.

      Оттого ль его сон безмятежен и мирен,

      Что я здесь у закрытых ворот,

      Иль уже светлоокая, нежная Сирин

      Над царевичем песню поет?

<<27 февраля>> 1912* * *

      В. Срезневской

      Жрицами божественной бессмыслицы

      Назвала нас дивная судьба,

      Но я точно знаю – нам зачислятся

      Бденья у позорного столба,

      И свиданье с тем, кто издевается,

      И любовь к тому, кто не позвал…

      Посмотри туда – он начинается,

      Наш кроваво-черный карнавал.

1910-е