Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам. Эдуард Филатьев

с белым платьем), в октябре же, по свидетельству самой Татьяны, дю Плесси ("кажется, виконт") лишь начал ухаживать за нею, добиваясь согласия на брак, а Эльза, как утверждала впоследствии Татьяна, уже поспешила заверить её, что Маяковскому не дали визы на выезд…»

      Кстати, письмо, которое тогда читалось, до сих пор не обнаружено.

      Бенгт Янгфельдт в связи с этим пишет:

      «В 1000-страничном французском издании переписки между Лили и Эльзой нет ни единого письма за период с 19 июня 1929 года до 15 апреля 1930-го – отсутствуют даже те письма, на которые Лили ссылается в дневнике, из чего можно сделать вывод, что в них затрагивались такие щекотливые темы (касавшиеся главным образом несостоявшейся поездки Маяковского в Париж), что были все основания их уничтожить».

      Свой дневник Лили Юрьевна тоже весьма основательно отредактировала (якобы для того, чтобы в нём не осталось какой-нибудь информации, которая в период репрессий 30-х годов могла бы повредить ей самой и кому-то из её знакомых). В результате этих исправлений и удалений ненужных (и опасных) слов и целых предложений возникли неувязки и разночтения.

      Аркадий Ваксберг:

      «Есть только три варианта, которыми можно объяснить эту, право же, шокирующую ситуацию: такого письма вообще никогда не было, оно не более чем зловещий розыгрыш Лили; оно было, но Лиля его уничтожила; оно было, и Лиля его не уничтожила, но составители решили воздержаться от его публикации..»

      Есть ещё один вариант, который объясняет «ситуацию»: письмо, якобы написанное Эльзой Триоле, на самом деле написали Брики (явно по совету Агранова). И организовали всё так, как потом Лили Юрьевна зафиксировала в своём дневнике. Вот эти записи:

      «Когда вернулся шофёр, он рассказал, что встретил Владимира Владимировича на Воронцовской, что он с грохотом бросил чемодан в машину и изругал шофёра последним словом, чего с ним никогда не бывало. Потом всю дорогу молчал. А когда доехали до вокзала, сказал: “Простите, не сердитесь на меня, товарищ Гамазин, пожалуйста, у меня сердце болит”».

      После «укола»

      Бенгт Янгфельдт:

      «По словам Лили, на следующий день она позвонила Маяковскому в Ленинград в гостиницу "Европейская" и сказала, что тревожится за него. В ответ он произнёс фразу из старого еврейского анекдота ("Эта лошадь кончилась, пересел на другую ") и заявил, что беспокоиться не нужно. Когда она спросила, хочет ли он, чтобы она приехала в Ленинград, он обрадовался, и Лили в тот же вечер покинула Москву».

      Так описан этот эпизод в воспоминаниях Лили. Но в отредактированном дневнике он выглядел уже несколько иначе:

      «Беспокоюсь о Володе. Утром позвонила ему в Ленинград. Рад, что хочу приехать. Спросила, не пустит ли он себе пулю в лоб из-за Татьяны – в Париже тревожатся. Говорит – "передай этим дуракам, что эта лошадь кончилась, пересел на другую". Вечером выехала в Питер».

      Из дневника Лили Брик следует, что этот разговор произошёл 17 октября, то есть через шесть дней после того, как

      Маяковский