Былое и книги. Александр Мелихов

и пять».

      Девушки явно не тургеневские. Великанша Полина, словно сорвавшаяся с цепи, отплясывает в гигантской парилке клуба; некоторые девочки прыгают осторожно, чтобы не слетели накладные груди, нашим же, доподлинным русским девушкам бояться нечего, они закидываются еще и таблетками. Под балдой рассказчица начинает прикидывать, как бы они могли задушить Вилли, хотя она вроде бы и сама не прочь от секса с ним – «двадцать два, это ж надо!» Дальнейшее вавилонское столпотворение описано очень колоритно и, похоже, со знанием дела – теперь уже очернители не смогут нас упрекнуть, что русские женщины отстали от прогресса! Ростки нового уже не уступят самым образованным иностранкам! И даже увядающие побеги старого тоже пытаются иной раз удержаться на уровне современности. Так, пенсионерка Тамара Михайловна из превосходного рассказа Сергея Носова «Две таблички на газоне», мимоходом униженная предложением выступить на ток-шоу «Плохо ли быть старой девой?», в финале крушит молотком иномарку богатого хама. Даже классическая базарная баба-попутчица Валерия Попова («Есть женщины в русских селеньях» – есть ли еще? Или все богатырши уже при бизнесах?) сначала плющит рассказчика классическими историями: мужа схоронила, сын разбился на машине, дочку обманул жених, а завершает сценой в новом вкусе: «Теперь по гроб жизни будет там виноград собирать, в бараке жить. А рыпнется… <…> Зачем нам их мафия? У нас своя…»

      Поэтика обыденности у русских женщин сегодня, похоже, не в чести – самые жесткие рассказы в далеко не мягком сборнике принадлежат женщинам. «Петруха» Марии Панкевич, собираясь в тюрьму сразу же после убийства соседа-любовника, прихватила даже шторку для душа, которой можно будет занавесить «санугол». «Шторку Петруха отвоевала у матери, Анфисы Ивановны. Та была очень недовольна, что дочь убила соседа. “Ты-то отдыхать будешь лет семь, – возмущалась она, – а я мало того что детей твоих корми, в школу води, на танцы води, так еще и новую шторку тебе в камеру вонючую?!! Все, на передачи больше не рассчитывай!”»

      «14 часов 88 минут» Натальи Романовой рисуют, на первый взгляд, классическую шпалоукладчицу в ватных штанах, заправленных в боты сорок четвертого размера. «Она не очень высокая, но крупная, фигуру имеет слоноподобную: с тяжелыми широкими руками и ногами и огромным, совсем не женственным, а каким-то бесформенным каменным задом. И вот она непостижимым образом располагает его на крошечной игрушечной табуретке и, крепко усаживаясь, сильными уверенными движениями набрасывает портреты праздных заказчиков, бросая на них из-под нависшего лба быстрые цепкие взгляды маленьких глаз», – таков портрет уличной художницы Валентины Баскаковой. Дома у художницы валяется в памперсах ничего не соображающая бабка, вполне, однако, ухоженная и отмытая в душистой ванне Валентиной вместе с ее сыном Федотом, и сидит за своим шедевром горный Левша Аблез, сумевший изготовить гиперреалистическую миникопию ленинградского сортира времен социализма (Кабаков отдыхает). И эта идиллия