Где папа?. Юлия Кузнецова

emphasis>осужденным и их семьям «Русь Сидящая»

      Глава 1

      Апельсин

      Я режу апельсин. Положила его на доску. Держу правой рукой, левой режу. Главное – тонко резать. Тонко значит долго.

      Только не надо глупых аналогий. Апельсин – не вена. Я не собираюсь умирать. Из-за Алаши тем более.

      Просто режу апельсин. Тонко и долго. Потому что мне надо как-то дождаться папы. Чтобы он объяснил мне, что я должна была ответить Алаше.

      Алаша

      Алаша меня остановил уже на подходе к дому. Отделился от тусовки, над которой возвышалась голова Фокса. Сунул руки в карманы кожаной куртки. Чуть сгорбился, наклонил голову набок, улыбнулся. Приблизился ко мне, весь такой блестящий – от чёрных вьющихся волос до лаковых ботинок. И спросил:

      – Тебя как зовут, красавица?

      Алаша учится у нас первую неделю. Но уже стал частью компании Фокса. Даже его правой рукой. Почему так быстро? Почему же я…

      – Так как, красавица?

      Он издевается. Я вижу, что он издевается. Фокс видит. Оба видят, что я далеко не красавица.

      Но я пытаюсь сохранить достоинство. Показать им, что я не дура. Что я понимаю, что они издеваются, но мне хватит сил держать удар.

      – Допустим, Лиза.

      И иду дальше.

      – А без «допустим»? – вдогонку говорит Алаша.

      Я не знаю, что ответить. И бормочу жалко:

      – А без допустим… без допустим… тоже… Лиза!

      Компания хохочет. Фокс кривится и зовёт:

      – Алаха! Отстань от повара!

      Я чувствую, что краснею. Повар, значит… Это из-за…

      Я тороплюсь к дому. Врываюсь в подъезд. Срываю ненавистную шапку, белый уродский колпак, из-за которого я только что получила ещё одну кличку. Мало мне первой…

      Вытаскиваю мобильник, набираю папин номер. Можно позвонить и из дома, но папа необходим мне сейчас, вот именно в эту секунду.

      Он должен сказать, что всё нормально.

      Что земля круглая.

      Что она вертится.

      Что за днём будет ночь. И наоборот. И много-много дней-ночей, а потом я вырасту и ходить в школу будет не нужно.

      А в эту субботу мы пойдём в музей. И потом – в пиццерию. И ещё поедем на Воробьёвы горы. Будем там бродить и мечтать, как летом приедем сюда с великами.

      Мне срочно нужно услышать от папы эту мечту про мечту.

      Но папин телефон выключен.

      И я иду к лифту, а лифт едет долго, и я пока ещё не знаю, есть ли у нас апельсины.

      Когда вернутся родители…

      Стемнело, а я так и не включила свет. Режу третий апельсин. Он круглый и напоминает землю, которая (всё-таки!) вертится. Мне немного лучше. Хотя до конца меня приведёт в чувство только папа. Он просто придёт домой после работы. Помоет руки и обязательно прокричит из ванной:

      – А вам не кажется, что я похудел?

      – Нет! – крикнем мы с мамой хором.

      Папа боится худеть. Ему кажется, что худеют только больные.

      – А я всё-таки похудел, – с тревогой скажет он, – у меня ввалились щёки.

      – Лучше бы у тебя живот ввалился, – скажет мама и хлопнет его легонько по майке.

      – Я попрошу, – скажет папа, усаживаясь за стол, – не проявлять жестокости к похудевшему от душевных страданий.

      – Ой-ой-ой, – скажет мама и со стуком поставит на стол тарелку.

      – Селёдочка! – обрадуется папа и забудет о душевных страданиях.

      И я забуду. Буду отмокать в их разговорах и смехе, как в ванной. А потом папа подсядет к компьютеру, чтобы «накропать» очередной рассказик для детского журнала, а я сяду рядом на диван. И он скажет:

      – Ну, сыпь свой крыжовник!

      Это цитата. Из «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн. Мы с папой любим одинаковые книги. И часто напоминаем друг другу разные фразочки. Папа ещё любит цитировать: «Тётенька Цвой так и заливалась смехом… Нет, нет, Альфонс, рассказывай! Мы это обязательно сделаем» и «Бруно попробовал несгоревшие макароны, но тут же выплюнул прямо мне на ботинок». Это из «Злоключений озорника». А мне нравится: «Нет, мы не разбивали голубой чашки. Это всё только серые злые мыши». Это из Гайдара.

      Когда папа скажет: «Сыпь!» – я вывалю ему всё.

      Сначала он придумает что-то смешное. А потом серьёзно скажет:

      – Плюнь. И разотри. Они одноклеточные сейчас, мальчики ваши. Поверь. Им сейчас нужно только одно.

      – Ну и разговоры у вас, – проворчит мама, которая потащит в это время на балкон кастрюлю с оставшейся картошкой.

      Мама откроет дверь, и мои коленки обдаст холодом. Папа долгим взглядом посмотрит на маму, а потом скажет:

      – Я не об этом. Им сейчас нужно только поклонение. Они завоёвывают, им поклоняются, и они идут дальше – завоёвывать. И так до бесконечности. Пока не захочется жениться. А жениться