Здесь и сейчас. Гийом Мюссо

хотел сказать перед смертью?

      – Именно. Но ты не радуйся, я умру не завтра, хотя моя смерть, прямо скажем, не за горами.

      Он прищурился, поймал мой взгляд и твердо объявил:

      – Мне очень жаль, Артур, но ты не получишь ни доллара после продажи моей фирмы. Ни доллара от моих страховок и моей недвижимости.

      Честно говоря, я такого разговора не ожидал, и мне трудно было скрыть удивление. Но мне было приятно, что в нахлынувшей буре чувств было больше удивления, чем обиды.

      – Если ты тащил меня сюда, чтобы так меня порадовать, то мог бы и не стараться. Мне плевать на твои деньги, и ты это прекрасно знаешь.

      Он наклонился над своими картонными папочками, разложенными на столе, будто не слыша, что я говорю.

      – Я принял все необходимые меры, чтобы все мое наследство перешло к твоим брату и сестре.

      Я невольно сжал кулаки. Зачем он затеял эту идиотскую игру? Лишает меня наследства? Да ради бога! Но к чему эти заходы, чтобы объявить мне об этом?

      Отец снова затянулся сигаретой.

      – Твое единственное наследство…

      Он раздавил окурок каблуком и замолчал. Эта пауза в несколько секунд показалась мне настоящей дешевкой.

      – Твоим единственным наследством будет Башня двадцати четырех ветров, – объявил он и указал на маяк. – Земля, дом и маяк.

      Порыв ветра покрыл нас пылью. От неожиданности я и слова вымолвить не мог и тоже замолчал, наверное, на целую минуту, а потом спросил:

      – Ну и что мне делать с этой халупой?

      Только отец собрался мне разъяснить, но вдруг сильно закашлялся. Кашель мне не понравился. Я смотрел, как его выворачивает, и жалел, что мы сюда приехали.

      – Ты можешь принять наследство, Артур, можешь отказаться, – сказал он, немного отдышавшись. – Но если примешь наследство, должен будешь соблюсти два условия. Два условия, которые не обсуждаются.

      Я сделал вид, что хочу подняться, а он продолжал:

      – Во-первых, ты должен пообещать, что никогда не продашь башню. Слышишь меня? НИКОГДА. Маяк должен оставаться в семье. Навсегда.

      Я насмешливо поинтересовался:

      – А какое второе обязательство?

      Отец долго массировал себе веки, потом тяжело вздохнул.

      – Идем со мной, – позвал он и встал со стула.

      Я неохотно потащился за ним. Он повел меня в домишко, который когда-то служил обиталищем хранителя маяка. Маленький деревенский коттеджик, где теперь пахло пылью и затхлостью. На стенах висели рыбачьи сети, лакированный деревянный руль и множество картин местных художников с изображением здешних мест. На каминной полке красовалась керосиновая лампа и парусник, заключенный в бутылку.

      Отец открыл дверь в коридор – вернее, обитую деревом галерею, которая соединяла дом с маяком. Но вместо того, чтобы начать подниматься по лестнице, что вела вверх, на башню, он поднял деревянную крышку люка в полу, открыв ход в подполье.

      – Пошли! – скомандовал он, доставая из портфельчика фонарь.

      Скрючившись, я стал спускаться вслед