Орхидея съела их всех. Скарлетт Томас

ей подгузники, не покупал подарки на дни рождения и не держал ее на руках. Ни разу.

      В аудитории на третьем этаже нет окон и стоит духота. Будь там окна, в них наверняка был бы виден Кентерберийский собор. Вид на собор – одна из трех основных причин, по которым люди поступают в здешний университет, но, став студентами, большую часть времени томятся вот в таких аудиториях без окон, похожих на тюремные камеры, и любуются чаще не на собор и симпатичный город вокруг, а на каракули, оставленные на магнитной доске преподавателем, который последним проводил здесь семинар. Из просторной столовой на нижнем этаже открывается идеальный вид на собор, но обычно его заслоняют ширмой – непонятно, зачем. Единственное объяснение, которое приходит в голову, – это что студентов, поглощающих обед за три фунта и сорок пенсов, считают недостойными эстетического удовольствия подобного уровня и удаляют красоту из их поля зрения, чтобы она, неровен час, не оказала на них разрушительного воздействия. Или наоборот, чтобы они, неровен час, не оказали разрушительного воздействия на красоту. Перед занятиями Бриония шла в столовую перекусить, заходила за ширму и сидела там, глядя на собор и ожидая, что вот-вот кто-нибудь придет и сделает ей замечание. Но никто не приходил.

      Группа обсуждает спорное место в диалоге из “Нортенгерского аббатства”. Олли, как обычно, пускает дискуссию на самотек, да и слушает вполуха. Правда, они не должны обсуждать сейчас этот отрывок, их задание – найти в тексте элементы метапрозы. Хелен, девушка с дредами, в джинсовом комбинезоне, большая любительница поспорить и к тому же бисексуалка, находит в высшей степени оскорбительным то, что Генри Тилни диктует Кэтрин Морланд, какие цветы должны ей нравиться, и, по ее мнению, поведение Генри, а впрочем, и весь роман – в высшей степени снисходительны. Грант, широкоплечий американский студент-стипендиат, утверждает, что, на его взгляд, Генри пытается дать Кэтрин и другим женщинам свободу, научить их видеть дальше домашних хлопот и забот по хозяйству. Хелен же полагает, что женщинам нет никакой надобности в том, чтобы им давали свободу всякие там назойливые мажоры, уж как-нибудь сами, спасибо. И так далее, и тому подобное.

      Бриония в спор не вступает. Она просто перечитывает это место. “А теперь вы любите гиацинты? Как это хорошо. Вы приобрели новый источник радости, а человеку надо радоваться как можно больше. Кстати, дамам вообще полезно любить цветы – это может лишний раз побудить их отправиться на прогулку. И хотя гиацинт – растение комнатное, кто знает, если у вас родилась любовь к цветам, не распространится ли она и на розы?[21]” Бриония вздыхает. Как не влюбиться в человека, который так мягко и нежно поддразнивает девушку? Как не влюбиться в мужчину, который способен разглядеть такую огромную разницу между гиацинтом и розой? Генри Тилни знает, что любовь к гиацинтам и любовь к розам – вещи несопоставимые. Он ведь говорит не только о комнатных и уличных растениях, но и о двух разных временах года, о свете и тьме, о…

      Но Бриония, скорее, умрет, чем вступит в эти их обсуждения. Иногда она представляет

21

Остин Д. Нортенгерское аббатство. Цит. в перев. И. С. Маршака.