Тайна «Россомахи» (сборник). Владимир Дружинин

от некоторых условных, плакатных черт. Теперь Михаил уже не видел поджарого злодея с маленькими глазками, хищника – третий рисовался крупным, пухлым детиной, губастым, добродушным обжорой. Превращение открылось Чаушеву внезапно, будто один портрет, уже примелькавшийся, сменился другим.

      – Ночью я спал плохо, господин лейтенант. Он, как это сказать, чрезвычайно храпеет. Храпит, да?

      Утром, когда их повезли к заливу, третий любовался елочками в зимней одежде и сказал: «Красиво, как сон». А Беттендорф засмеялся.

      – Я не имел красивый сон. Когда храпеют… Когда храпят, это не есть красиво.

      К концу допроса Чаушев должен был признаться самому себе, что верит немцу, верит в существование третьего. Но соглашаться с Беттендорфом вряд ли целесообразно. Менять позицию тактически невыгодно.

      – Фантазия у вас богатая, – сказал лейтенант. – Конечно, третий вам нужен. Вы все валите на него. Он шеф, у него все явки… А мы установили, повторяю, установили истину. И значит, явка на улице Пестеля – ваша явка. И разумеется, не единственная.

      Пугать Беттендорфа на этот раз не пришлось. Он, очевидно, устал ждать своих, сопротивляться, не пытался больше выиграть время. Он тихо, монотонно стал произносить заученное – адреса, фамилии. Мелькнули имена, знакомые Чаушеву по историческим романам. Потомки графов, князей, они живут в сегодняшнем Ленинграде, хранят фамильные ценности. Эти люди тоже голодают. И вот Геринг и прочие отправили скупщиков. Добывать золото за черный хлеб. Табакерку, усыпанную бриллиантами, за кусок сала.

      Чаушеву обидно стало за аристократов. Как-никак они свои, хотя и грустные у них анкетные данные.

      Не раз пальцы, державшие протокол, а то и вся рука принималась болеть зверски, хоть кричи. Беттендорф никогда не был так разговорчив.

      Вечером Чаушев докладывал полковнику. Аверьянов читал протокол допроса бегло. Дело он считал закрытым. Что касается адресов, то они могут пригодиться разве только Эрмитажу.

      – Не думаю, – сказал Чаушев.

      – Позволь! – вскочил Аверьянов. – Ты что? Неужели веришь фашисту?

      – Я считаю, третьего списывать рано, – ответил лейтенант упрямо.

      – Фу ты! – рассердился полковник. – А когда будем списывать? Ты пойми, нам время, время диктует! А ты с музейным барахлом…

      Потом он заговорил спокойнее:

      – За адреса ты не болей. По адресам я пущу людей. Я тоже понимаю – ценности. Черт его ведает, третьего нет, так четвертый какой-нибудь или пятый там объявится, начнет гешефт крутить. Князей он живо облапошит. Ясно? Что еще ты можешь предложить?

      – Ничего. Я сам хочу ходить по адресам.

      – Вот ты какой ерш! – И Аверьянов откинулся в кресле. – Ладно, коли так, идем к генералу.

      Он мог бы просто приказать. Стукнуть по столу и приказать. Да, Аверьянов имеет право. Ему здорово хотелось так поступить, но он сдержался, и Чаушев отлично знал почему. Заставить – дело несложное. Надо убедить. Если нет у работника охоты, нет сознания необходимости, то откуда возьмется