Тайна «Россомахи» (сборник). Владимир Дружинин

привязать ее к каким-либо событиям не удавалось. К тому же Чаушеву не терпелось вызвать Беттендорфа, показать ему снимок.

      Немец сильно осунулся, оброс грязно-сизой бородой и, отвечая, облизывал бескровные губы. Насчет Дорш он ничего не припомнил, ничего о ней не знает – только адрес. Очевидно, третьему о ней больше известно.

      Чаушев сказал, что Дорш умерла. Может быть, это развяжет язык Беттендорфу? Но нет, он отнесся к известию равнодушно.

      – Так вы ничего не можете прибавить?

      – Нет.

      – Возможно, вы пожалеете, но будет поздно, – сказал Чаушев. – У вас была возможность облегчить свою участь. Вы не воспользовались.

      – Вы меня расстреляете? Я посоветую вам сделать экономию в бумаге… не затратить бумаги. Зачем писать акт, зачем? Я уже почти капут, господин лейтенант. Я, вполне вероятно, буду мертвый сей минуту перед вами, а иначе – завтра. Никакого значения!

      Он говорил, прикрыв глаза, словно в бреду, но лейтенант чуял нарочитость, особенно когда Беттендорф открывал глаза и бросал быстрый взгляд, как бы пытаясь проверить воздействие своей речи. Поэтому Чаушев не прерывал его, ждал продолжения.

      – Комично… Я имел сон, фельдфебель принес мне посуду… солдатскую посуду, полную с картофелем и с маслом. Это было счастье, господин лейтенант. Картофель! Нет, не омары, не бутылка арманьяк, а картофель! Господин лейтенант, если я все расскажу, вы можете мне давать посуду с картофель и масло? Я знаю – нет, потому что вы не имеете. Комично! И я не имею, и вы также… И мы продолжаем разговор, и везде, на все стороны, лежат мертвые, да? Лежат трупы… И мы с вами способны сделать, очень способны сделать, чтобы иметь картофель… Ах, зачем картофель? Иметь много кушать, все, что нам нужно…

      Чаушев понял. Он прервал Беттендорфа резким движением – выдвинул ящик стола, достал фотографию и в сердцах, что было силы, захлопнул ящик.

      Немец смотрел на снимок некоторое время молча. Он застыл, перестал облизывать губы. «Кажется, узнал, но не показывает виду», – подумал Чаушев. И тут же прогнал эту мысль, заглушил в себе радость. Нет, вряд ли разгадка придет так быстро…

      Молчание затянулось.

      – Вы что-то можете сказать? – не вытерпел Чаушев. – Если нет, то незачем убивать время тут, с вами…

      – Боже мой! – простонал Беттендорф. – Извините меня, господин лейтенант, это меня потрясает… Я не имел надежды… Это золото, да? Мы шли сюда, и шеф говорил нам: мы должны находить один шедевр. Это есть золотой слон. Рейхсминистр Геринг приказал находить… Этот золотой слон есть фабрикат Германии, господин лейтенант. Он украшивал кабинет короля Фридриха…

      – Фридриха? – спросил Чаушев. – Это какого же Фридриха? Восемнадцатый век?

      – Да, абсолютно… Восемнадцатый.

      «Врет!» – решил Чаушев со злостью. В памяти возникла Маргарита Станиславовна, ученая женщина. «Не восемнадцатый, – сказала она. – Выдумал он!»

      – О, вы эксперт, господин лейтенант. Столь молодой – и эксперт!

      Беттендорф