Всего один день. Лишь одна ночь (сборник). Гейл Форман

Наверное, я буду называть тебя Луизой.

      Луиза. Мне нравится.

      – Нет, даже не Луизой. Лулу. Такое у нее было прозвище.

      Лулу. Так даже лучше.

      Он протягивает руку.

      – Привет, Лулу. Я – Уиллем.

      Рука у него теплая, а пожатие крепкое.

      – Приятно познакомиться, Уиллем. Хотя я могла бы называть тебя Себастьяном, если уж мы затеяли эти перевоплощения.

      Когда он смеется, вокруг его глаз играют морщинки.

      – Нет. Мне Уиллем больше нравится. Себастьян – он какой-то, как это… если задуматься, он слишком пассивен. Он добивается Оливию, которая на самом деле хочет быть с его сестрой. У Шекспира так часто бывает. Женщины получают свое; а мужчины просто оказываются втянуты во все это.

      – Не знаю. Я вчера обрадовалась, когда для всех все хорошо кончилось.

      – Ну, это милая сказка, вот именно что. Сказка. Я считаю, что Шекспир просто обязан дарить счастливый конец героям своих комедий, потому что в трагедиях он предельно жесток. Ну, возьмем вот «Гамлета» или «Ромео и Джульетту». Это же почти садизм, – он качает головой. – Себастьян нормальный, просто сам не очень распоряжается собственной жизнью. Эту привилегию Шекспир отдал Виоле.

      – Значит, ты своей жизнью распоряжаешься? – спрашиваю я. И опять едва верю, что я это говорю. Когда я была маленькой, я ходила на каток неподалеку. И воображала, будто умею делать вращения и прыжки, но когда выходила на лед, становилось ясно, что я едва держусь на ногах. А когда я повзрослела, точно так же стало и в общении с людьми: я воображала себя самоуверенной и прямолинейной, а все, что я говорила, звучало уступчиво и вежливо. Даже с Эваном, с которым я встречалась полтора года, у меня не получались все эти прыжки и вращения, на которые я считала себя способной. Но сегодня стало ясно, что я, видимо, все же умею кататься на коньках.

      – Нет, вовсе нет. Я плыву по течению, – Уиллем задумчиво смолкает. – Может, я и недаром играю именно Себастьяна.

      – А куда течение несет тебя сейчас? – интересуюсь я, надеясь, что он будет жить в Лондоне.

      – Из Лондона я поеду домой, в Голландию. Вчера сезон моих выступлений закончился.

      Я сдуваюсь.

      – А.

      – Ты к своему сэндвичу так и не притронулась. Предупреждаю, в сэндвичи с сыром тут кладут масло. Думаю, даже не настоящее.

      – Знаю, – я убираю грустный засохший помидор и излишки масла (или маргарина?) салфеткой.

      – С майонезом было бы лучше, – говорит Уиллем.

      – Только если с индейкой.

      – Нет, сыр с майонезом хорошо сочетается.

      – Звучит ужасно.

      – Это только если ты ни разу не пробовала правильного майонеза. Я слышал, что в Америке какой-то не тот используют.

      Я так хохочу, что из носа чай брызжет.

      – Что? – спрашивает Уиллем. – Что такое?

      – Правильный майонез, – говорю я в перерыве между приступами удушающего смеха. – Можно подумать, что есть, скажем, майонез, который, как плохая девчонка, распущен и вороват, а есть правильный, который ведет себя чинно и благородно. Моя