Новый век начался с понедельника. Александр Омельянюк

заботливые руки,

      Ночные телефона звуки,

      И голос в полной тишине.

      Когда ж икона Серафима Саровского

      Мироточила мерно за моей спиной,

      То в этом было много богословского,

      Отгороженного от меня глухой стеной.

      Благоуханьем этой мирры

      Сошла вдруг божья благодать

      Сюжетом для молитв и Лиры.

      Сие в словах не передать.

      Она лежит в гробу, как будто бы живая.

      И мне хотелось ей сказать: «Вставай!»,

      На мой души надрыв, не отвечая,

      Как над собой ты руки не ломай.

      И что ж на деле оказалось?

      И что же, всё-таки, тому виной?

      И никого уж больше не осталось

      Из предков за моей спиной.

      Касимовский отец Андрей,

      С божественным, красивым ликом,

      Над гробом таинство свершил.

      И сочным басом, иерей,

      Обласканный весь Солнца бликом,

      Об этом всем нам сообщил.

      И с иереем, А.Коврижных,

      Племянник мой на пару пел.

      И сочный бас двоих их, нежных,

      Всех нас оставил не у дел.

      На кладбище растёт лесок.

      И где-то, верно в середине.

      Там, где на дне почти один песок,

      В красивой, плоской котловине,

      Под сенью сосен, елей и берёз,

      В зелёном, мирном леса окружении,

      Сам Бог могилу маме преподнёс.

      Во всяком случае, все мы сошлись во мнении.

      От всей семьи венок один,

      Гвоздик охапка красных, –

      Восьмой десяток ведь годин

      Прожит был не напрасных.

      И крест с распятьем золотым,

      Табличка у ног бренных, –

      Напоминанье молодым

      От пожилых и тленных.

      А три свечи у ног стояли.

      Пятёрка у колен была.

      По-разному все догорали.

      Совсем оплавилась одна.

      Та, что стояла посредине,

      И в окруженье четырёх.

      Как будто утонула в тине,

      Подальше от стоявших трёх.

      А старший брат её, Ю.С.,

      Повеса в детстве из повес.

      Был раньше форменный бутуз.

      Теперь хранитель братских уз.

      Он на могилу сестры старшей

      «Венок» терновый положил.

      И, с Родины приветом ставший,

      Навеки он на ней застыл.

      А удивительные с виду совпадения,

      Как думал я – то божества творения,

      Сестра мне объяснила чертовщиной,

      И прочей ерундой и бесовщиной.

      Я дал им шанс меня склонить бы к вере.

      И мне, казалось, мать сигнал дала.

      Я был уверен в этом в полной мере,

      И думал, что сестра мне солгала.

      Когда покинул дачу в воскресенье,

      Не знал ещё, что мамы больше нет.

      Но новый, сломанный замок, поверь мне,

      Калиткой запертой нам наложил запрет

      На посещенье неостывшей дачи,

      Где мама столько силы отдала,

      Работая всегда, не требуя отдачи.

      Меня своим примером увлекла.

      Спустя неделю я туда