Новый век начался с понедельника. Александр Омельянюк

мне не свернуть.

      Стихи мои она любила,

      И за ошибки не корила.

      А, что не так, так мило пожурит.

      При этом мне ничем не навредит.

      И нету больше у меня опоры!

      К кому с советом обратиться мне?

      Ответственности тяжкие оковы

      Теперь добавлены к моей судьбе.

      Одна практически жила

      Последних две декады.

      И увлечение нашла,

      Презревши все расклады.

      Со многими прощалась ведь она,

      По толстому письму всем написав из братьев.

      Как будто подытожить тем смогла

      Свою и жизнь ближайших из собратьев.

      Всю жизнь прожившая в борьбе,

      И жертвуя собой отменно,

      Она ведь закалялась вся в труде,

      Здоровье тратя постепенно.

      «Берёзу, что растёт в углу, Вы не рубите!» –

      Частенько повторяла мне и всем, –

      «И тем меня не погубите.

      Её не будет, я умру совсем».

      К ней мама часто подходила,

      И руки клала на кору.

      Берёзоньку свою любила,

      Держа в объятьях, как в плену.

      Берёзу эту не спилили,

      А лишь на треть укоротили.

      И спиленные два ствола лежали,

      И никому ведь не мешали.

      Однако их всё ж распилили

      На чурбачки. И в тот же чёрный час

      В больнице простынёй её накрыли.

      Покинула она навеки нас.

      Себе я не могу никак простить,

      Что согласился всё ж спилить берёзу,

      И этим я создал для матери угрозу.

      Назад содеянного мне не возвратить…

      Уехали, забыв снять занавески,

      Которые повесили с тобой.

      Дала ты повод этим для невестки

      Сорвать другие и убрать долой.

      Во гневе, стиснув пальцы в хруст,

      Я крикнул: «Что ты натворила!?»

      И чуть не вырвалось из уст:

      «Ведь ты её сейчас убила!».

      И я считаю, что мне посчастливилось:

      Осуществлял за матерью в больнице я уход,

      Хотя нутро моё тому противилось.

      Но радовал её ведь каждый мой приход.

      Я альбуцид закапывал в глаза.

      И, чистой марлей веки протирая,

      Не знал тогда, что пел ей Ю.Лоза,

      По радио заявку выполняя.

      Ухаживал за ней, как за грудным младенцем.

      И пеленал её…, и просто убирал.

      Лицо ей вытирал я влажным полотенцем,

      И руки гладил, в щёку целовал.

      Губами, еле шевеля,

      Всё повторяла тихо, тихо:

      «Водички», или «Поверни меня».

      И мне казалось это дико.

      И мать меня сыночком назвала,

      Шепча мне на ухо, чуть шевеля губами.

      «Меня б к себе с собой не позвала!» –

      Подумал я, в слезах скрипя зубами.

      И руку стиснула мою

      Своею левою рукою,

      Энергию мне передав свою,

      И напоследок зарядившись мною.

      Тепло её слабеющей руки

      Своей я буду долго ощущать,

      Когда заплачу я с тоски,

      Придя могилу навещать.

      В