Москва, любовь моя. Татьяна Сапарская

A language renewal specialist, the Moscow center. Russian.»

      «You must be joking!»

      Лицо A. светлеет, и я обнаруживаю, что мы идём в одну сторону.

      «What a coincidence! I’ve been redeployed here because you have a good library and sources… I’ve studied everything we have. Do you mind if I smoke?»

      Не дожидаясь моего ответа, А. достаёт белую сигарету. Едкий запах вмиг окутывает нас, словно силовое поле.

      «I don’t think I will be of great help,» говорю я, стараясь не дышать. «You should meet Kaufman; he is one of our best German specialists.»

      «Oh, I think I will talk to him anyway.» В голосе А. напевность. «Would you like to go the pub nearby?»

      Может быть, не стоило идти в подобное заведение. А. выбирает столик, сажает меня и устраивается слева. Странный выбор: в дешёвом трактирчике А. заказывает самый дорогой ужин и бутылку русского вина – без моего ведома, о чём, разумеется, жалеет спустя несколько минут, но всё же просит перевести название. Официант принимает второй заказ, и почти сразу же нам приносят виски. А. говорит, что нет необходимости ограничивать себя в средствах, так как все расходы оплачиваются центром, и можно расслабиться, тем более что завтра праздник. Непривычно. Я по-прежнему начеку, но под действием тепла, музыки, еды и напитка немного расслабляюсь.

      «So, what are your recent work achievements, dearest?»

      «In fact, I’ve received a letter… My hypothesis is rejected. It’s a little bit sad. Discouraging.»

      А. вдруг выпрямляется и смотрит мне прямо в глаза.

      «To tell you the truth, you didn’t look disappointed.»

      «You watched me?»

      А. мягко смеётся.

      «Of course I did. Birds of a feather… Only a blind person won’t notice you are different.»

      «What?»

      «It’s hard to explain, for real. It just seems you are different. Is that your literature that made you?»

      «What are you talking about?»

      «Oh, no, you were born different.»

      «What are you —»

      «I bet you think in Russian, don’t you?»

      Как об этом можно было узнать?

      «Oh, you do. I need no other proof; your eyes tell everything.»

      Почему я позволяю так с собой разговаривать? Неужели это проверка меня, и руководство пытается выяснить степень моей благонадёжности?

      «Why do you work in the library?»

      «I… don’t know.»

      «But you like your work, don’t you?»

      «I guess I do.»

      «What exactly?»

      А. словно препарирует меня и моё прошлое.

      «There’s a part of me in my work.»

      «Is it your immortality?»

      «It is.»

      «I’m just like you. I began as a scientist, but my people’s culture mesmerized me, and I crossed the line. I’m in the German language and books, and there’s no way back. I’m lost as a citizen; I’m one of the natives…»

      Вот что меня тревожило. Завуалированная дикость, способность втереться в доверие, усыпить бдительность, парализовать волю и вести тебя в направлении гибели – почему меня так легко это победило? Аборигены – необузданные дикари, обитавшие за пределами цивилизации, и мы все упорно трудились, чтобы как можно скорее вернуть их, подарить им настоящее, показать им все те преимущества культурной, упорядоченной жизни, не забывая об их интересах. В конце концов, я и остальные специалисты по обновлению языка зорко следили за тем, чтобы некоторые черты каждого из диких языков вошли в общепринятый, позволяя тем самым каждому новому гражданину адаптироваться и чувствовать себя важным.

      Но что же это значит? А. может в любое время наброситься на людей, сидящих за столиками? А. может убить сотрудников библиотеки? А. может воспользоваться положением, сорвать завтрашний праздник и совершить террористический акт? Моя голова закружилась, и стены зала поплыли.

      «I mean no harm to any of you,» говорит А. «Pull yourself together.»

      C