Владелец тревожности. Роман. Олег Лукошин

тебе только в городе не жилось, – сказал он, протягивая один Вадиму.

      Тот молчал.

      – Я бы вот, – продолжал Иван, – была б возможность, не задумываясь уехал.

      – Так езжай.

      – Э-э, не всё так просто. Я пытался, не раз даже. Но всегда что-то мешало. Только вроде соберёшься, всё уже, вот-вот уезжать, и вдруг – на тебе! Мужик, которому дом продавал, отказывается в последний момент. В другой раз на заводе меня подвели. На арматурном. Возьмём, возьмём, говорят, – а потом хоба-на: у нас сокращение идёт, своих всех увольняем, нам не до тебя. Так и не получается никак.

      – Семья ещё мешает наверно?

      – Конечно. Один я бы сорвался, и всё. Вот как ты.

      – Не любишь ты, значит, Сомово.

      – Ты, я гляжу, большой любитель.

      – Мне здесь в общем-то нравится.

      – Ну конечно, почтальонши молодые…

      – Да что вам всем сдалась она?!

      – Так ведь как же… Интересно!

      – Мы с ней просто друзья.

      Иван широко улыбнулся.

      – Друзья… – мотнул он головой.

      – Между прочим, она очень интересная девушка. Умная, начитанная.

      – Может быть. Хотя по мне… Ну, симпатичная, симпатичная. Только… себе на уме. В стороне от всех держится.

      – Ну и правильно. Не фиг с вами, дураками, дружбу водить.

      – С нами-то, дураками, ясно дело не фиг дружбу водить. Только кроме нас, дураков, никто здесь больше не водится.

      – Эй, алкаши! – раздался крик из соседней комнаты. – По новой начали?!

      – О-о, атас… – сморщился Иван.

      – Щас встану, разгоню вас!

      – Всё, Надь, всё, – крикнул он жене. – Мы уже ложимся.

      Потом шепнул Вадиму:

      – Давай потихоньку закругляться…

      – Да, да, – покивал Вадим.

      Он добрался до кровати и, скрипя пружинами, забрался под одеяло. Иван убрал со стола остатки еды, потушил лампу и полез на печь.

      – Спокойной ночи, – сказал он, укладываясь.

      – Спокойной ночи, – отозвался Вадим.

      – Пусть тебе приснится твоя любимая почтальонша.

      Вадим поморщился. А потом подумал:

      «Действительно, пусть».

      – Я вот тоже одна всегда люблю быть. Залезу куда-нибудь в тёмный угол и сижу там, прислушиваюсь. Мама жива была – постоянно меня ругала. Найдёт где-нибудь за шкафом – сама испугается, меня напугает. «Дурочка, – шепчет, – ты чего сюда забилась?!»

      Сумерки, тяжесть – опять иллюзия. Надо что-то одно, это метание давит. Теперь известно – для того и делается. Разводы в означенном и тропы, уводят вдаль. По просекам, сквозь чащу – ни лучика, ни блика, деревья черны, но голубая полоска имеется. Сверху. Чудно, как в сказке. Пожелаешь – исполнится.

      Сказка только не та, не ты желаешь.

      – Так ты с кем живешь сейчас? С дедом?

      – Нет, это папа мой.

      – Папа? Такой старый!

      – Ну да, старенький уже… Просто они поздно с мамой поженились. Ей за тридцать было, а ему уже за сорок.

      Тихий ужас, тайна – она порождает фантазии. Контурами, вздохами. Фантазии ужасны, но зато свежие – раньше не являлись. Перемалывается, смешивается, затем