Юг там, где солнце. Виталий Каплан

я до них добирался – это отдельная баллада. Ноги превратились в какое-то подобие резиновых шлангов, к шее, казалось, привязали двухпудовую гирю, пространство перед глазами вытягивалось в тёмную трубу, и сколько я ни ковылял до спасительной бузины, она упорно не хотела приближаться. Зато кожей спины ловил я на себе чей-то не по-хорошему заинтересованный взгляд.

      А когда я всё же дополз, и извергнул внутреннее своё содержание, что-то вдруг случилось, вспыхнул в голове лиловый огонь, земля ударила меня по ногам, воздух всколыхнулся и всё вокруг забурлило, точно утекающая в тёмную воронку раковины вода. Последнее, что я запомнил – это как озабоченно матерясь, куда-то меня волокли. Кто, куда, зачем – какая разница, если так или иначе всех поглотит исполинский водоворот? Вот я уже у горловины, вот пискнула разодранная пополам секунда – и не стало ничего.

      Глава 2. Если не мало

      Солнца не было – тяжёлые, свинцовой масти облака затянули небо, и мне казалось, будто всё вокруг – и мы с нашим «Гепардом», и шоссе, и ощетинившийся лес – покрыто огромным стальным куполом, как в планетарии. И какая-то скрытая машина управляет им, крутится программа, и ничего уже не изменить, всё будет так, как случалось сотни раз, и казалось бы, пора привыкнуть, но привыкнуть у меня не получалось, наоборот – с каждой минутой становилось ещё страшнее. Я понимал, ждать осталось недолго, скоро оно ударит, но не знал, что именно. Нет, вру – на самом деле я знал, но знание это было столь невозможным, такая кипела в нём мгла, что я прятался от него, строил в мозгу баррикады из привычных слов и воспоминаний, хотя и чуял – все мои потуги бесполезны, то, что сейчас будет, не отодвинешь, это не корзина, что на каждом повороте лупит меня по коленке, прямо по заплате на стареньких джинсах, мама заставила их надеть, хотя я брыкался, они тесные и мышино-серые, уж лучше бы я в школьные брюки влез (форму отменили, и они оказались вроде как ненужные). Но маму разве переспоришь?

      Мне ужасно хотелось вмешаться в их с отцом разговор, попросить… Я сам не знал о чём. Остановить машину? Повернуть назад? Да разве они меня послушают? С какой стати? Сам же рвался по грибы, скажут, сам просил, чтобы тебя разбудили в половину пятого, что за бзики? Если бы я мог им сказать, что случится… И ничего другого не оставалось, как молчать и глядеть в окошко, на неподвижные, в жёлтых подпалинах облака, наливающиеся непонятной силой, готовые обрушить на землю потоки рыжего, мохнатого пламени.

      И вот это случилось. Со злым треском, как от раздираемой пополам рубашки, рассыпалось небо, ударило слепящим взрывом, мелькнули чёрные, извивающиеся корни поваленной сосны, горизонт вздыбился и спустя мгновенье с натужным всхлипом осел, огненная волна подхватила меня и швырнула навстречу пригнувшимся ёлкам, я протискивался между ними, размазывал по щекам едкие слёзы, и понимал, что не могу оглянуться.

      Там, за моей спиной, на шоссе, буйствовал рыжий факел, там была мама, но не только броситься к ней, в объятия гудящего пламени, но и головы повернуть