Гонконг. Николай Павлович Задорнов

не стал пояснять, что на собачине такую кость не выкормишь.

      – А ты, Собакин, не срами товарищей… Оставь все свои фокусы. Я старший унтер-офицер и тебе приказываю.

      – У них есть умелые марсовые! – говорили матросы «Барракуты» после очередного шторма. – Командование поступает несправедливо.

      – Да, недостойное поведение коммодора!

      – На мачтах они не заслужили упрека.

      – Пети-офицеры у них старики, всем лет по тридцать – тридцать пять! У всех вискерс – бакенбарды. Все босые, как и рейтинг, – служивые, – излагал Собакин свои наблюдения. – Все боксеры!

      Двое матросов экипажа подошли, достали из картузов глиняные трубки, угостили Собакина табаком, и все закурили.

      – Платков у них нет, а как идут на берег, надевают черный шелк на шею, – продолжал Собакин. – Не матросы, а дамы!

      – Европа нас удивляет и превосходит, братец, и это доказывает! – ответил Васильев.

      – А что же мы?

      – А мы как придется… По одежке протягивай ножки…

      – Dog charmer! – проходя мимо и хлопнув Собакина по плечу, одобрительно сказал Стивенсон.

      – Что они меня теперь так называют? Что такое дог чармер? – спросил Собакин у Маслова.

      – А это то же самое, что и по-русски. Разве не понимаешь? Дог это и есть дог. А чары есть чары. Значит, у тебя для дога чары. Это они заметили, что ты очаровал всех собак!

      – Собачьи Чары! – засмеялся Маточкин.

      Матросам экипажа ясно теперь, что у пленных, как и у них, такие же босые, как железные, подошвы в смоле. Так же не боятся они холодного ветра, так же прячут свои odds and ends – мелочи – в шляпы и фуражки. Если удивляемся, что у них трубки не глиняные, то надо лишь вспомнить – они из страны лесов. Обжиг глины и выработка черепицы до совершенства доведена только на нашем острове. Глиняные трубки для рядового, бегающего по мачтам, удобней. Когда куришь в час отдыха, то греют озябшие руки.

      – Красиво, а пустыня, – глядя на вершины прибрежных утесов, сказал Шиллинг.

      Под скалой бил гейзер, угасал, потом опять белая струя воды и пара подымалась саженей на сто и, распадаясь, рассыпалась по черным обломкам скал, на которые, дыша, находил и отходил светло-зеленый после шторма океан.

      Поток падает с обрыва – целая река рассыпается в воздухе и превращается в дождь.

      Вахтенный лейтенант попросил всех уйти с палубы.

      …Матрос Стивенсон, размахивая рукой, стоял на баке и, обращаясь к собравшемуся на палубе экипажу, кричал высоким голосом:

      – Своим эгоизмом наш адмирал, фигурально, образно говоря, не может ли толкнуть христианский народ на путь людоедства? Как мы выглядим в этом случае? Кто же и в чем виноват? Если это так, то есть ли какие-нибудь сомнения?

      – Слушайте! Слушайте! – раздались голоса.

      – Я выражаю желание призвать всех товарищей выказать солидарность, подать петицию капитану парохода, коммодору и командующему эскадрой. Есть ли причины для унижения пленных матросов? Чем они воняют в ноздри его превосходительству? Они трудятся с нами наравне, и каждый заслуживает паек