Гонконг. Николай Павлович Задорнов

к скопившимся матросам, которые горячо обсуждали свое положение.

      Качка, холод, плен, неизвестность будущего, голодный паек!

      – Они могут подумать, что мятеж, вырвут нескольких и посадят в карцер, – пояснил Васильев.

      Маслов пошел наверх, попросил позволения подойти к двери каюты Сибирцева и постучал.

      – Что ты?

      – Нас кормят впроголодь.

      Маслов все объяснил.

      – Я немедленно поговорю с их капитаном, – сказал Пушкин, которому Алексей Николаевич передал жалобу матросов.

      Стирлинг сказал, что сожалеет, но ничего не может сделать.

      – У нас есть закон: пленный получает половину порции. Прошу вас это объяснить своим матросам.

      – Но мы уж говорили с вами о том, что законы о пленных не могут распространяться на нашу команду, – возразил Сибирцев.

      Стирлинг разговора не принимал. Ясно, что никакого толка не будет. Сказал только еще раз, что сожалеет.

      За обедом Шиллинг с горячностью доказывал в кают-компании, что у государя России никогда не было намерения захватить Константинополь. Он решил, что его долг – объяснить все. Удобный случай: понимают и отлично слушают, отдавая предпочтение его знанию языка и произношению, а в этом случае и мысли доказательнее.

      Матрос уже обносил всех третьим блюдом и остановился подле Николая в ожидании, можно ли положить ему еще. Но Шиллинг увлекся и не спешил либо делал вид, что не обращает внимания.

      Лейтенант Тронсон полагал, что Шиллинг наиболее intellectual[17] из собеседников. «Пытается убедить нас в лучших намерениях царя. Все слушают, но, конечно, при этом никто не испытывает никакой симпатии к учреждениям и намерениям России».

      Матросы собрались на баке вокруг Алексея Николаевича. Он объяснил, что таков закон, что пленному полагается полпорции матроса.

      «Он сам сыт», – подумал Собакин.

      – Как же они взяли честное слово, что не будет попытки бунта? – заговорил Васильев.

      – Они умело разделили нас, Алексей Николаевич, – сказал Маточкин, – и держат голодом.

      Через день завиделись берега Японии. Волны улеглись.

      В команде раздавались голоса, что офицерам – каюты, удобства и питание. Нам нет мыла, нет табака и голодно. Уж что-то очень голодно, когда рядом едят сытно.

      Матрос Рудаков простудился. Корабельный доктор нелюбезен. Придет, посмотрит, ничего не скажет и уйдет, а человека бьет в ознобе.

      – …Я тебе, – объяснял рыжему матросу знаками Собакин, – постираю… За табачок, – он показал на табакерку.

      – No… no… – ответил матрос.

      – За один только листик, – пояснял Собакин.

      Он постирал белье и рубаху соседу. Получил желанные листочки табаку, свернул, вложил в трубку, затянулся и дал товарищу затянуться.

      Портной Иванов починил боцману брюки, выстирал и выгладил и тут же получил новые заказы.

      Переводчик велел унтер-офицерам назначить своих артельщиков, чтобы получать еду на камбузе на всех и делить самим. За обедом оказалось, что и так не лучше, получается то же самое.

      Матросов все

17

В этом случае – «имеющий склонность к умственной активности».