Вечное пламя. Виктор Бурцев

Махина БТ вздрогнула, зарычала мотором. Сдала назад и двинула куда-то по пригорку влево, ломая мелкие кусты. Танк отошел метров на двадцать, остановился. Выстрелил. Снова продвинулся. Выстрелил.

      – Обходят! – крикнул пограничник и кинулся вслед за танком.

      Иван попытался встать, но над головой пронзительно свистнуло. Лопухин вжался в землю, а потом, не в силах больше терпеть, выставил вперед свой «наган» и, не целясь, выпустил все патроны туда, где метался в агонии враг.

      Над тем, что он обделался, никто впоследствии не смеялся. Так бывает с большей частью солдат, впервые попавших на передовую. Над этим нельзя смеяться. Грешно.

      Когда у танкистов кончились боеприпасы, они покинули машины.

      – Все. Амба! Отходим! – гаркнул Болдин. – Отходим к чертовой матери!

      Когда они были уже у леса, позади загремели взрывы. Подошедшие на помощь немецкие танки расстреливали неподвижные советские машины. На холме осталось десять человек и три непобежденных БТ-7.

      А под горой дымилось двенадцать остовов, бывших некогда грозной вражеской техникой.

      17

      По лесу двигались цепочкой. Смертельно усталые люди уходили за деревья, чтобы оказаться как можно дальше от поля боя. Те, кто мог, волокли раненых. Лопухин, как и остальные, нес на плечах носилки, стараясь ступать осторожно, на носок, чтобы не трясти человека с забинтованной головой. Не получалось. Тот непрерывно стонал, мучился.

      – Держись, держись… – шептал Иван, смаргивая пот, который заливал ему глаза. – Держись…

      Даже Колобков, которого самого отчаянно лихорадило, подставил плечо совсем молодому парню, у которого была прострелена лодыжка.

      – Не бросай меня, не бросай… – бормотал паренек. – Не бросай. Я живой. Я стрелять могу. Не бросай.

      Как молитву, как заклинание, как последнюю надежду… «Не бросай. Я стрелять могу…»

      И Колобков не бросал. Может быть, еще и потому, что нутряным чутьем понимал: этот раненый – и его последнее спасение. До тех пор, пока он, младший политрук, волочит на себе этого совсем зеленого сопляка, болезнь будет держаться стороной. Не набросится. Не начнет выедать его, Диму Колобкова, изнутри.

      А значит, надо переставлять ноги. Надо идти вперед.

      Краткий привал сделали только один раз, в самом начале пути, когда Лопухин, не в силах терпеть, попросил Болдина:

      – Мне б… Товарищ генерал… Я в первый раз на передовой оказался. И так… – Он чувствовал, что жутко краснеет. – Отойти б мне… Сменить… Вот.

      – В штаны наделал? – спокойно поинтересовался генерал.

      Иван кивнул.

      – Вон там ручей, – Болдин махнул рукой. – Пять минут тебе на застираться. И не тушуйся. Я и не такое видал.

      Через пять минут они двинулись дальше.

      И шли, шли…

      Раненых держали в центре. Первыми двигалась небольшая группа пограничников, людей, привыкших к лесу. Замыкали колонну хмурые танкисты, которые без своих железных машин чувствовали себя чуть ли не голыми.

      Лес