Воля судьбы. Михаил Волконский

вот где тайна ее обращения со мною!.. Но что же делать теперь?»

      Однако он чувствовал, что немедленный ответ на этот вопрос дать себе не может и что ему нужно прежде всего успокоиться, чтобы обдумать, как поступать дальше.

      Голова барона горела, тело дрожало, как в лихорадке, дыхание прерывалось. Он чувствовал, что переживает одну из тех минут, когда люди, вполне здоровые и владеющие полным разумом, способны вдруг потерять его.

      Карл решил сказаться больным и не выходить к ужину. Он действительно был совсем болен.

      Он призвал к себе слугу, чтобы тот помог ему раздеться; но лакей доложил, что приходил из большого дома дворецкий сказать, что князь Андрей Николаевич просит барона к себе немедленно, как только они вернутся с прогулки.

      Карл взглянул на него недоумевающими, рассеянными глазами и спросил, поднося руку ко лбу:

      – Что ты говоришь? Какой князь? Куда он зовет меня?..

      – Князь Андрей Николаевич, – пояснил лакей. – Они желают вас видеть до ужина, к себе приказали просить.

      – Да, к себе, – машинально повторил Карл и, так же машинально взяв поданную ему лакеем шляпу, пошел к князю.

      Никогда он так сильно, как теперь, не любил Ольгу, то есть никогда она не нравилась ему так, как теперь, и вместе с тем он ненавидел ее.

      Он шел по знакомой дороге в кабинет старого князя, не давая себе хорошенько отчета, что идет туда. Мысли его были все еще заняты только что виденным; пред затуманившимися глазами были Ольга и Артемий, а в ушах звучала соловьиная песнь, под которую Ольга произносила свою клятву.

      Андрей Николаевич сидел у стола, перебирая бумаги. Он, наморщив лоб и пригнув слегка голову от мешавшей ему видеть в глубину комнаты зажженной на столе восковой свечи, всматривался, чтобы разглядеть, кто вошел.

      – А, это ты, – ласково проговорил он. – Что, гулять ходил?

      – Вы меня звали? – спросил Карл, чувствуя, что голос изменяет ему.

      Князь опять поглядел в его сторону, точно не узнавая его голоса. Эйзенбах постарался остаться в тени.

      – Да, я звал тебя, – начал Проскуров, – и по очень серьезному вопросу. – Он взял большую щепоть табака и потянул его с тем особенным удовольствием, которое служило у него признаком, что вещи, которые он намеревается сказать, будут приятны. – Вот что, мой милый! Надобно тебе знать, что с первого же дня твоего приезда ты понравился мне, и оттого я удержал тебя у себя… Теперь я узнал тебя ближе и еще более полюбил…

      «Боже, как мог бы я быть счастлив!» – подумал, невольно вздохнув, Карл.

      – Ты что говоришь? – спросил князь.

      – Нет, я слушаю.

      – Ну, вот! Так задерживал я тебя недаром. Житье в Проскурове нравится тебе?

      – Да, нравится.

      – Ты, кажется, не прочь от деревенской жизни?

      – Нет, я очень люблю ее.

      – И мог бы не выезжать из деревни долго?

      – Да, – чуть слышно подтвердил Карл.

      Он понимал, к чему клонились эти вопросы князя. Он сознавал, что счастье его жизни должно было решиться