Воля судьбы. Михаил Волконский

когда она села, Карлу было видно вполоборота ее оживленное счастьем лицо, дышавшее еще невиданной им прелестью.

      Артемий снова вздохнул, опустив голову:

      – И как все хорошо было, Оля, до сих пор!

      – И потом будет хорошо… ты увидишь, я знаю… Послушай! Разве мало ему петербургских красавиц? Ну, что ему во мне?.. Разве он не найдет лучше меня?

      Артемий улыбнулся и отрицательно покачал головою.

      «Боже мой, Боже мой! – думал Карл. – Как она хороша, как она хороша!»

      И он вспомнил петербургских красавиц, про которых говорила Ольга, набеленных и нарумяненных, и та же улыбка, что у Артемия, скользнула по его губам.

      – Ты заметил, – продолжала Ольга, – я делаю все, чтобы казаться ему дурною; и одеваюсь хуже, и глупости говорю…

      Артемий, счастливый этой преданностью любви, рассмеялся тихим смехом, а затем сказал:

      – Да разве это возможно? Ведь, что бы ты ни делала, ты все-таки останешься красавицей… Милая моя, милая!..

      И Карл, стиснув от бешенства зубы, снова увидел, как Артемий взял Ольгу за талию, а она прижалась к нему, видимо, желая, если не словами, то лаской рассеять его беспокойство.

      – И потом я не знаю, – начал снова Артемий, – но иногда приходит в голову, что вдруг…

      Тут он запнулся.

      – Что «вдруг»? – переспросила Ольга.

      – Ты разлюбишь меня…

      – И тебе это не стыдно думать? Не стыдно тебе, а? – воскликнула Ольга.

      В ее голосе слышалась шутка, но Артемий делался все серьезнее.

      – Право, я иногда сравниваю себя с ним и чувствую, что он лучше меня, – произнес он.

      Теперь, казалось, очередь рассмеяться была за Ольгою.

      – Кто? – проговорила она. – Кто лучше тебя? Эта петербургская кукла, этот барон с вывороченными глазами? Ты замечал, как он иногда смотрит на меня? Мне всегда смешно, когда он начинает ворочать белками.

      Но, не договорив, она вдруг вздрогнула.

      – Что с тобой? – спросил Артемий.

      Ольга, вытянув шею, прислушивалась.

      – Нет, ничего… Мне показалось, точно шорох… наверное, птица.

      Карл чуть не выдал себя, пальцы его судорожно сжались, и он сделал невольное движение вперед.

      – Конечно, птица, – ответил Артемий. – Кому же быть теперь? Ведь князь сказал, что не выйдет до ужина, итальянец – в библиотеке.

      – А петербургский барон?

      – Кажется, пишет письмо к родителям.

      – Ну, вот, видишь, значит, это время наше, мое, и ты – мой! Ну, что же, все еще не веришь? Не успокоился?

      – Ах, Оля! Вот ты сейчас назвала барона петербургскою куклой, значит, если бы он был иной, лучше, чем есть, ты бы тогда…

      «Проклятый мальчишка, найденыш!» – бешено стиснув зубы, думал Карл, которому было слышно каждое слово.

      – Ну, еще, еще что? – перебила Ольга. – Ах, какой ты смешной и милый!.. Да, будь он в десять раз лучше, чем ты представить себе можешь, я и тогда не променяла бы тебя… Довольно?

      Замолкнувший соловей, отголосок песни которого