Две жизни. Михаил Волконский

из моего посвящения и не вышло.

      – Ну и что же с тобою за это сделали?

      – Да что же и кто может со мной что-нибудь сделать?

      – Да ведь, говорят, масоны очень сильны; с ними нельзя ссориться, они отмстят.

      – А чем они могут мне отмстить?

      – Мало ли чем! Ты, значит, их не боишься?

      – Вот вздор! Да что они могут мне сделать? Ничего у меня нет такого, что они могут отнять, и ничем они не владеют таким, что могли бы дать и что могло бы сделать счастливее, чем я есть…

      – Значит, ты счастлив вполне?

      – Я этого не сказал. Я только говорю, что масоны не могут дать мне ничего, что осчастливило бы меня.

      – Они, говорят, властны дать ордена, чины, богатство.

      – И прочую всякую чепуху, – подхватил Чигиринский. – Ну, мне этого ничего не нужно. Я вполне доволен тем, что у меня есть, и большего не желаю. Знаешь что, Сережка, поедем сейчас в «Желтенький»?

      «Желтеньким» назывался тогда один из наиболее посещаемых загородных трактиров.

      – А что ж, в самом деле, едем, – махнул рукою Проворов, – закатимся…

      Они уже подъезжали к Петербургу. Чигиринский высунулся в окно кареты и крикнул кучеру:

      – Пошел в «Желтенький»!

VI

      На другой день с самого раннего утра, не выспавшись после сильного кутежа в «Желтеньком», Проворов стоял на полковом плацу и наблюдал за обучением солдат верховой езде. Эго было скучно, а главное – утомительно. Приходилось ходить вместе с берейтором и вахмистром в центре круга, по которому тряслись солдаты на лошадях, и делать им замечания, как держать каблук, повод, руки.

      Обучение солдат являлось самым неприятным из всей службы, и офицеры терпеть не могли этого занятия. Каждый из них старался отделаться, и заставить их являться на езду было очень трудно. Большею частью приходилось отдуваться тем, кто, подобно Проворову, жил в казармах и был, так сказать, под рукой. В полку происходили вечные истории по поводу того, что жившие на городских квартирах офицеры не являлись, и их товарищам волею-неволею приходилось заменять их, потому что полковой командир непременно требовал, чтобы солдатская езда происходила в присутствии офицеров.

      Сергей Александрович, злой и раздражительный, кружился по плацу, когда приехал Чигиринский, знавший, что, вероятно, опять нет никого на солдатской езде. Несмотря на то что он вместе с Проворовым прокутил всю ночь в «Желтеньком», он был свеж и бодр, так как в этом отношении у него были удивительные выносливость и выдержка.

      – А ты уже здесь! – удивился он, увидев Проворова.

      – Да ведь надо же! – отозвался тот. – Из этих дармоедов опять никого нет. Сегодня очередь Платошки Зубова, и мне уже в шестой раз приходится выходить за него на плац. Ну уж я его серьезно допеку!

      Чигиринский покачал головою и протяжно свистнул.

      – Ну, брат, теперь Платошки Зубова и не достанешь!.. Он стал уже Платоном Александровичем.

      – Кем бы он ни стал, все равно заставлять товарищей бегать по плацу вместо себя –