Последняя принцесса Индии. Мишель Моран

невозмутимым. Я однажды «сказала» об этом отцу. Вместо того чтобы отчитать меня, он рассмеялся. Потом я «заявила» ему, что мамино лицо сделано из кедра. Эта древесина мягче, и по ней легче работать резцу. Его же лицо – кипарисовое. Папа немного растерялся. Он знал, что я не могла видеть кипарисовое дерево. Я напомнила ему, что Грумио из «Укрощения строптивой» у Шекспира говорит, что хранит свои самые дорогие вещи в сундуках из кипариса.

      «Ты самая большая моя ценность».

      Отец выглядел озадаченным, словно то, что я ему сообщила, было верхом оригинальности.

      На следующий день после нашего «разговора» я нашла у себя на кровати книгу. Она, должно быть, стоила немалых денег. На кожаном переплете я увидела тисненое изображение Сарасвати, нашей богини искусств. Страницы были тщательно разрезаны и оказались совершенно чистыми.

      «Конечно, они пустые, Сита. Они твои».

      В уголках папиных глаз лучились морщинки. Ему с трудом удавалось не расхохотаться.

      Я не понимала.

      «Чтобы записывать свои мысли. В Англии это зовется дневником, – чертил он пальцем у меня на ладони. – Ты очень умная девочка».

      Я бы меньше удивилась, если бы отец подарил мне слона и сказал, что я должна его дрессировать.

      «Возможно, никто, кроме твоих детей, не сможет прочесть этого, – продолжил «писать» отец, – но ты калакар, Сита».

      На хинди это значит «человек искусства». Это была самая большая похвала, которую я слышала из уст отца.

      Я вспомнила эти слова, когда шла по коридору к спальне матери. Но какой прок быть калакаром? У меня нет настоящего ремесла, как у повитухи или отца. Я постучала в дверь. Даже перед ней, казалось, нос улавливал запах пота.

      – А где твоя бабушка? – отворив дверь, спросила повитуха.

      – Она сказала, чтобы я отсюда не выходила до тех пор, пока мама не родит.

      Морщины на лбу старухи как будто стали резче, но она ничего не ответила на мои слова. Я закрыла за собой дверь и приблизилась к чарпае, деревянной кровати, состоящей из рамы, на которую натянуты веревки. Мама посмотрела на меня, и я протянула ей руку, но у нее не хватило сил сжать мои пальцы.

      – Сита, – тихо произнесла мама.

      Ее красивое лицо было искажено от боли. Белая простыня, которой она была укрыта, липла к мокрой коже.

      – Дитя не хочет выходить. Где твоя бабушка?

      Повитуха бросила на меня строгий взгляд, давая понять, чтобы я помалкивала, она и сама справится.

      – Пошла молиться, – ответила старуха. – Тужьтесь.

      Мамина коса лежала на подушке, словно длинная черная змея, свернувшаяся кольцами на кровати и собирающаяся задушить маму своим телом. Я стояла у кровати и выполняла то, что приказывала мне повитуха. Когда требовалась горячая вода, я ее подносила. Когда надо было помочь натереть мамин живот маслом энотеры, я помогала.

      Когда мамино дыхание затруднилось, повитуха повернулась ко мне и сказала:

      – Приведи бабушку.

      Я стояла в нерешительности.

      – Быстро! – велела повитуха. – Дитя без помощи лекаря на свет не родится.

      Развернувшись,