Последняя принцесса Индии. Мишель Моран

было не особенно вежливо. Она была примерно одного с бабушкой возраста, но они разительно отличались. Это все равно что сравнивать льва и кошку. Лицо повитухи было круглым и мягким. Глубокие морщины струились из уголков ее глаз и рта. Бабушкино лицо, обтянутое кожей, было угловатым. Тетя однажды сказала, что я унаследовала все эти бабушкины углы на своем собственном лице.

      – Это похвала, Сита, – сказала мне тетя. – Не дуйся. Острота черт дади-джи делает ее настоящей красавицей. Она красива даже в шестьдесят три года. У тебя такое же красивое лицо.

      Мы немного постояли, вслушиваясь в мамины крики за дверью, а потом бабушка строго произнесла:

      – Ступай и скажи отцу, чтобы привел твою тетку.

      Папина мастерская была моим любимым местом в доме. Четыре ее окна выходили на оживленную улицу, а потолок был таким же высоким, как наша священная фига. Когда я приблизилась, то услышала сабдживаллу[18], который толкал перед собой тележку, груженную овощами с соседних полей, и выкрикивал: «Лук, томаты, огурцы, окра[19]!..» Если бы мама сейчас не рожала, то она, подозвав сабдживаллу, принялась бы торговаться, сокрытая от его взгляда деревянной решеткой окна. Так она бы не нарушила запреты пурды.

      Папа сидел, повернувшись спиной к двери. Пол вокруг него был покрыт древесной стружкой, похожей на очистки апельсинов. Комнату заполнял запах тикового дерева. Когда отец вырезал изображение божества, в воздухе витал еще и аромат благовоний. Всякий раз, работая над ликом бога, папа оставлял тлеть на домашнем алтаре палочку сандалового дерева, а затем расстилал на земле длинную джутовую циновку, на которой и работал. А когда кто-нибудь заказывал ему оружие, в мастерской пахло лишь деревом и землей.

      Я медленно подошла к нему. Папа не любил неожиданностей. Думаю, все, кто потерял слух, этого не любят.

      – Пита-джи, – произнесла я, стоя перед отцом.

      Он окинул взглядом мое лицо, ища на нем следы горя, но, не найдя, расслабился. Отложив в сторону лук, над которым он сейчас работал, папа протянул мне ладонь.

      «Бабушка велела привести Эшу-Маси», – вывела я пальчиком на его мозолистой ладони.

      «Сейчас?»

      Я кивнула.

      Он поднялся на ноги, и стружки полетели с его дхоти, словно маленькие коричневокрылые мотыльки. Я слышала, что англичане называют дхоти килтом. Верно, они похожи, но в отличие от килта дхоти белый и его носят без рубашки. Папа вышел, чтобы переодеться в шаровары и длинную хлопчатобумажную рубашку, которую называют у нас курта. Когда он вернулся, то застал меня разглядывающей незаконченный лук.

      – Бартха, – вслух произнес отец.

      Значит, лук заказал ему наш сосед Партха. Когда отец торопился, он начинал говорить. Вот только после потери слуха он часто путал звуки и, например, вместо «п» произносил «б». Впрочем, я его речь понимала. Я смотрела на лук. Если бы я была мальчиком, то папа сделал бы мне такой же. Слезы наполнили мне глаза.

      «Боишься?» – «написал» он.

      «Что, если девочка?»

      «Тогда я буду дважды благословенным».

      До

18

Сабдживалла – зеленщик.

19

Окра, или бамия, – однолетнее травянистое растение, плоды которого пригодны в пищу.