Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть I. Алла Арлетт Антонюк

ведёт свои корни от ветхозаветного Змия, того самого, о котором в «Евгении Онегине» сказано:

      О люди! Все похожи вы

      На прародительницу Эву:

      Что вам дано, то не влечет,

      Вас непрестанно змий зовет

      К себе, к таинственному древу…

«Евгений Онегин» (7: XXVII)

      Библия дала символические обобщающие образы борьбы Добра и Зла в фигурах Бога и Сатаны, антагонизм которых выражает идею борьбы, как явление всеобщего, космического масштаба.

      Отголоски этой борьбы и этого непримиримого антагонизма («грозны ада битвы») мы не раз встречаем у Пушкина в его самых разных произведениях на самых разных художественных и стилистических уровнях.

      Бес Молок. У раннего Пушкина многие мотивы этой борьбы обыгрываются явно пародийно.

      Монах ……………………………………

      Забормотал над ним слова молитвы

      И был готов на грозны ада битвы.

«Монах» (1813)Песнь III; «Пойманный бес»

      Мы можем видеть эту иронию в его ранней поэме «Монах» (1813) – легенде о монахе и бесе, в которой борьба Бога и Сатаны отражена на уровне бытия обычного монаха по имени Панкратий («Что делает теперь седой Панкратий? // Что делает и враг его косматый?»).

      Основу сюжета поэмы составляет искушение, которому бес подвергает монаха. В бесовском мире соблазн святого или монаха ценится гораздо выше, чем самое величайшее зло, произведённое им в обществе мирских людей. Об этом свидетельствуют многие христианские жития и средневековые легенды, например, сказание о власти Соломона, запечатывавшего бесов в сосуды, а также шедевры мировых полотен, такие как «Искушение Святого Антония» И. Босха. У Пушкина ирония, часто переходящая в сарказм, становится неким приёмом полемики с гетевской концепцией воина зла как «духа отрицания». Вслед за Данте, однако, Пушкин называет главы своей баллады «Песнями»:

      Нечистый дух весь день был на работе

      И весь в жару, в грязи, в пыли и поте

      Предупредить спешил восход луны.

«Монах» (1813)Песнь III; «Пойманный бес»

      Мировой мотив о заключённом бесе находит у юного Пушкина выражение в борьбе монаха с бесом и попыткой его заточить в бутыль, что, в свою очередь, восходит к легенде о Соломоне. Если бес может вселиться только в человека, уподобившегося пустому сосуду, то царь Соломон (как и пушкинский монах Панкратий), борется с бесом обратным способом – пытается засадить его в пустую бутыль.

      У Пушкина этот мотив разработан ещё глубже, чем в древней легенде о Соломоне. Известен, например, автопортрет Пушкина, где он изображён в монашеском клобуке, в виде монаха, которого чёрт дразнит своим высунутым языком. Но монах-Пушкин только смеётся над бесом, поскольку знает какое-то никому не ведомое средство, как его победить.13

      Бес-искуситель назван в поэме Пушкина Молоком, возможно из-за созвучности с Молохом, одним из падших ангелов

13

В «Божественной комедии» Данте А. есть также сцена с высунутым языком как бесовским жестом, а также ответным жестом беса, и в этой бесовской игре, обыгрывающей человеческий верх и низ, прослеживается глумление бесов над высоким (в противоположность низкому): «Тут бесы двинулись на левый вал, //Но каждый, в тайный знак, главе отряда //Сперва язык сквозь зубы показал, //И тот трубу изобразил из зада». (Песнь XXI, стр. 136—139) Пер. с итал. Лозинского М.