Поздний развод. Авраам Иегошуа

текли мои слезы. Она очень нервничала и была сама на себя не похожа, малышка лежала в своем манеже, выдвинутом на середину салона, и плакала, но при виде меня плакать перестала и забормотала «ди-ди-ди», потому что так она меня называла, и я подошел к ней и дал ей пустышку и хотел погладить ее, но мама закричала – нет, не трогай ее, посмотри на себя, какой ты грязный, марш в ванную и быстро за стол, поешь, а потом я скажу тебе, зачем ты мне сегодня нужен, и я отправился в ванную, чтобы умыться, а потом в зеркале увидел, что у меня красные глаза, и все думал о мальчишке из третьего «а», как он плакал и извивался подо мной в грязи, после чего я вытер лицо и руки и отправился за стол, чтобы поесть.

      – Ты что, плакал сегодня? – спросила мама.

      – С чего ты взяла? – спросил я.

      – Что-нибудь случилось?

      – Нет, ничего.

      В этот момент я решил про себя ничего ей не рассказывать, потому что она тут же передала бы все отцу.

      – Не ешь так быстро.

      В доме была тишина. Только малышка что-то рассказывала своей кукле.

      – А дедушка, – спросил я, – он что, так и спал все это время?

      – Да. Он очень устал из-за перелета, а тут еще разница во времени. Что сегодня было в школе?

      – Ничего.

      – Не торопись. Не ешь так быстро. Как прошел ваш классный седер?

      – Нормально.

      – Чем вы там занимались?

      – Ничем.

      – Что ты имеешь в виду, когда говоришь – ничем? Вы пели? Вы читали молитвы?

      – Да.

      – Тогда почему же ты говоришь, что вы ничем не занимались? И куда ты сейчас собрался пойти?

      – Мне надо покормить червей.

      – Оставь их, никуда они не денутся. Сначала поешь…

      – Я только на минуту…

      И я отправился взглянуть на своих шелковичных червей, ночью еще одна гусеница превратилась в куколку, я сдвинул ее в сторону. А остальным подложил свежих листьев шелковицы. После того как я перешел во второй класс, мамина власть надо мною заметно ослабла, в принципе я мог делать все что хотел и она никогда не давила на меня так, как это делал отец. Я вернулся к столу, за окном разыгралась настоящая буря, зазвонил телефон, это мог быть только папа, который всегда в это время проверял, дома ли я. Малышка начала плакать, и мама сказала – ты что, не слышишь, подойди к ней. Иду, сказал я, но она все заходилась в плаче, и вот что я сделал: надул щеки, наклонился над ней и зафурчал – ее это всегда смешило. Она тотчас замолкла, а потом рассмеялась и уставилась на меня своими синими глазами, которые еще были полны слез, но в следующее же мгновение передумала, снова заплакала, а я снова надул щеки и зафурчал.

      Мама тем временем спорила с папой по телефону, вообще в последнее время они ругались непрерывно, и сейчас она прервала разговор, просто бросив трубку. Подняла из манежа малышку и понесла ее в ванную, чтобы сменить подгузники. Я потащился туда за ней. На подгузнике было небольшое пятно желтого цвета.

      – И это все, что ты можешь