Поздний развод. Авраам Иегошуа

свое по полной форме». И дунул в свой свисток. «А теперь иди и собери себе команду, за которую будешь гонять мяч». Я стоял ближе всех к двери, а потому выскочил во двор первым, и стал искать какую-нибудь палку, нашел короткий железный прут, и спрятал его возле ограды. Больше всего мне хотелось, чтобы снова начался дождь и прекратил бы весь этот футбол как можно быстрее.

      Наконец прозвенел звонок и мы вернулись обратно к своим партам и стали готовиться к седеру, привели все в порядок, столы накрыли бумажными скатертями и стали доставать из ранцев мацу, вино и салатные листья хасы; в это время в классе появилась наша учительница пения с аккордеоном и заиграла на нем, чтобы мы начали петь пасхальные песни, и мы запели, а потом она перешла в другой класс, чтобы и там могли попеть, а мы стали говорить то, что всегда говорим за праздничным столом, когда нам полагается отвечать на всегдашние четыре «чем отличается»… А потом возносить благодарение за то, что было нам ниспослано, и читать молитвы, «кидуш», после чего следовало взять мацу, завернуть в хасу и воздеть руки вверх, после чего можно было наконец поесть, вино было в конце. Все пили то, что принесли, и я пил тоже сладкое пасхальное вино, которое мне дал с собой мой папа, который, когда попробовал его, наливая, скорчил рожу, так что и я скорчил ее поначалу, чуть ли не через силу, пока в какой-то момент не понял, что мне это нравится, и я выпил все до капли и внезапно понял и другое, что я опьянел, но и другое еще – что я ужасно хочу есть, а так как Идо никак не мог докончить своей порции салата и мацы, я в минуту доел все. Осталось только убрать за собой. И после этого начались наши пасхальные каникулы, но табели нам должны были выдать только на следующий день. Я был настолько пьян, что едва не свалился с лестницы, и я пошел к своему тайнику, куда я спрятал железный прут, и решил, что унесу его домой, и медленно отправился туда через тот детский сад, в который ходил когда-то, остановился у окна и стал смотреть сквозь оконное стекло на так хорошо знакомую мне комнату и на игрушки, которыми я когда-то играл, и на няню, мою няню, которая, бывало, садилась на низенький стул и, собрав вокруг себя всех малышей, читала всем нам какие-нибудь истории, простенькие и глупые, как я понимаю сейчас, но я вместе со всеми, раскрыв рот, слушал и запомнил многое, особенно один рассказ, только вот чем закончилась вся та история, я вспомнить не мог, зато отлично помнил, как вокруг толпились родители, держа в руках детские плащи, и давили друг на друга и на меня, который сидел к няне ближе всех, а им тоже хотелось послушать этот рассказ, так что я не выдержал и ушел. А потом я прошел сквозь площадку детского сада и вышел на улицу и присел у ограды, ожидая того момента, когда тот парень из третьего «а» пройдет по дорожке, ведущей от школы мимо меня. И дождался: он шел, на ходу здороваясь со старшими мальчишками, приближаясь ко мне с каждым шагом, пока не увидел меня, сидящего у забора. Тут он остановился на минутку, задумался, а затем резво перебежал на противоположный тротуар и снова пошел к своему дому, поглядывая