Три жизни (сборник). М. И. Ларионов

Да, видно, не вернуть. Что дано однажды – и не взято, – знать, вторично не даётся…

      Вечер снисылает покой смирения, ничего-то больше не ждёшь – как уж сложилось, с тем и на ночь…

      И вот, последний день в Тольятти. Утро ватно-пасмурное, соловое, но сухое. Но ещё утро! Съезжу, поброжу по парку, улицам… мало ли чего. Исчерпать и этот остаток времени. А под конец – к Речному. К Речному вокзалу неизменно так и тянуло все эти дни, единственно подлинному здесь её месту.

      Недолго послонялся я по городу. Пустовато везде в воскресенье, да в пасмурное, бестолковщина.

      И ринулся в Комсомольск, к Речному, как к последнему прибежищу. Им я хотел завершить всё. Как тогда им неожиданно завершила всё она. У крайнего, пригородного причала стоял «ОМик», собирал крохи желающих совершить часовую прогулку по водохранилищу. Кругом подметено, тихо и пустынно… Неужели вот здесь всё и случилось? Так элементарно, само собой – сошла и ушла! Будто перестала существовать… Тогда это была просто очередная стоянка – «Тольятти», – последняя перед Куйбышевым; теперь это для меня – узловое место известного города, людного, со своим психологическим укладом, со своим разнообразием… А вообще, интересно – был ли я в своих поисках близко от неё? Интересно… а всё же мудро определено не знать, особенно сейчас.

      Но куда же она пошла отсюда, скрывшись за этим углом гостиницы, куда? Хоть намекнулось бы мне здесь, на тропе её! «Увы, никаких озарений», – оставалось только грустно сыронизировать. Пронеслись в голове все мои «сногсшибающие» пустые хождения. Неужели в ней не отдалось это – пускай без всякой памяти обо мне – эхом бы лишь неиспытным чьей-то вообще близкой, рвущейся к ней энергии, смутным зовущим волненьем? Никогда уже, во всяком случае, не узнает она, что я приезжал сюда и шнырял по всей округе, по всем закоулкам в обмане надежды найти её, найти! Ни-ко-гда! И, может быть, это тоже мудро определено – для неё…

      Уходить не хотелось. Здесь, как нигде больше – и я снова это чувствовал, – ещё было ощущение реального существования и восприятия её, самое горькое в ту минуту, да, да ведь одно только и засвидетельствованное лишь вот этим расположением домов. Она здесь прошла. Здесь приют душе.

      «ОМик» полупустой отчаливал. Сейчас возьмёт он курс в то ближайшее дотольяттинское наше с ней прошлое – привет ему! – в котором я и не подозревал ещё, что готовилось мне здесь. Была та жизнь и была тревога той жизни: я ждал, вот выйдет, в боязни-решимости подойти… Две девицы на корме, перегнувшись через борт, что-то кокетливо кричали причальному дежурному, коренастому парняге с лоснисто улыбающейся самодовольной физиономией. Вспомнилось, как она смотрела на представление Затонских красоток. Ну! эти поцивилизованней, чего там. Но поймал я себя, что смотрю на них далёким её взглядом… Да, и в Москве поначалу всё будет видеться «от неё». Завтра же окунусь в тот прежний стиль жизни – и на улицах, в метро, в крутне толпы замелькают и вовсе другие: стройные, изящно гибкие, порой привлекающие