Казнённый колокол. Борис Евсеев

по себе. Какое-то злобное и небожественное, какое-то дьявольски военизированное инобытие – воткнулось сразу двумя спицами под ребра…

      Показалось: в нынешней тихой, по-звериному затаившейся войне, которая пока чувствовалась только кожей, а нутром еще нет, не чувствовалась, было что-то не так. Ее, этой войны, вроде и не было, а в то же время она была во всем: в абсолютном безлюдье на дорогах и близ дорог, в дальних разрывах мин, обезвреживаемых спецмашинами, в тревожной ряби мелких луж, изредка попадавшихся в пути…

      Ехал я не один, ехал с телегруппой из Калининграда.

      Группа наша творческая, группа разношерстная, оказалась на удивление дружной, а ведь собралась почти случайно.

      К счастью, патологических болтунов среди нас не оказалось, и ничто не мешало вспоминать о прежнем, довоенном Донбассе, где я бывал, начиная с 1961 года, бессчетное количество раз, где летней порой неделями и месяцами жил у деда с бабушкой, куда приезжал при Хрущеве и Брежневе, при Андропове и Горбачеве, даже при Ющенке приезжал дважды…

      В те приезды всегда грело предчувствие радостных встреч.

      А теперь ни в Донецке, ни в какой-то другой точке Донбасса меня никто не ждал. Дед, бабушка, два моих дяди – один раньше, другой несколько недель назад – умерли. Двоюродный брат Юрий сам болел.

      Не было у нашей группы и никаких договоренностей с серьезными людьми. И опекунов из руководства непризнанной республики тоже не было. Не выписывал нам никто командировочных удостоверений, не было разрешения на киносъемку, хотя полный комплект съемочной аппаратуры Ванечка Комогорцев – вдумчивый наш мыслитель, а по совместительству превосходный кинооператор и начинающий кинопродюсер – вез с собой.

      Но в этой ненужности и неподконтрольности нашего путешествия были свои козыри, свои таинственные и оттого неотступно манящие преимущества.

      Как теперь летают и ездят в горячие точки «справные», а если говорить прямо – обласканные всеми властями писатели?

      Ясен пень: с охранными грамотами от первых секретарей чиновно-писательских Союзов, с визитками помощников депутатов и даже иногда с телефонами министров. Такие телефоны специально набирают прописными буквами в мобильнике. И телефоны эти принадлежат если уж не министрам обороны, так, на худой конец, хоть министрам культуры.

      Ездят, лысо блестя отполированными до блеска головами, ездят, тряся бабьими щеками, ездят с едва заметными ухмылочками на лицах: «Ну, че у вас тут, ребята? Вы нам слегка покажите, как вы тут воюете-дохнете, а мы себе бесконечный пиар из ваших бед смастерим. И в компьютерные небеса буквенными ястребками запустим…»

      Но именно оттого, что нас никто не ждал, не встречал и пусть даже только на словах не опекал, – иглышки куражливого нетерпения впивались в шею и в спину.

      Однако кураж постепенно уходил. Расстилались покато – похожие на бесконечные черничные поляны – пространственные воспоминания.

      Воспоминания перемежались короткими укоризнами: дед похоронен в