Нулевое досье. Уильям Гибсон

Ты чо? В Оксфорде. Встречался с ее однокурсницей.

      Холлис поймала себя на том, что воображает все это в Мельбурне, почти никак не связанном с реальным. Они дали по два концерта в Мельбурне и Сиднее, и оба раза она была совершенно дурная от сдвига часовых поясов и от выяснения отношений внутри группы, так что почти не видела самих городов. Ее Мельбурн был коллажем, нарезкой из канадизированного Лос-Анджелеса, викторианской колониальной архитектуры среди бесконечных терраформированных пригородов. Все большие деревья в Лос-Анджелесе, сказал Инчмейл, австралийские. В Мельбурне, надо думать, тоже. Город, в котором она сейчас представляла Клэмми, был не настоящий. Декорация, собранная по кускам из того, что было под рукой. Ей внезапно остро захотелось туда. Не в реальный Мельбурн, а в солнечную приблизительную обманку.

      – И она их тебе добыла? – спросила Холлис.

      – Заехала утром. Отвезла меня на Брунсвик-стрит. Накормила яичницей с ветчиной в веганском лесбийском кафе.

      – Веганской ветчиной?

      – У них без фанатизма. Говорили про «хаундсы». Я так понял, она, когда училась в Лондоне, знала кого-то, при ком они начались.

      – Они начались в Лондоне?

      – Я этого не говорил. Но кто-то здесь разнюхал их уже тогда.

      Дно клетки окончательно потемнело, энтомологический рисунок обоев казался цветочным.

      – У нас с тобой договор, помнишь? – спросила она.

      – Да, но теперь я подумал и не уверен, что тебя устроит.

      – Это уж я решу сама.

      – Мы позавтракали, потрепались и поехали на барахолку. Я думал, это вроде как на Портобелло или у Кэмденского шлюза. Но там больше художники, хендмейд. Картины, ювелирка. Сами мастера и торгуют.

      – Когда это было?

      – В марте прошлого года. Пока мы ели, народ уже встал за «хаундсами» в очередь. Рынок довольно маленький. Мере прямиком к очереди, на улице. Перед нами было человек двадцать, даже больше. Думал, мы сразу пойдем к прилавку, но Мере сказала, нам тоже придется стоять.

      – Как тебе показались люди в очереди?

      – Стояли молча. Серьезно так. С понтом такие, вальяжные. И вроде как все были поодиночке.

      – Больше ребят или девушек?

      – Ребят.

      – Возраст?

      – Разный.

      Холлис не знала, что для Клэмми «разный».

      – И стояли они к…

      – Там был стол под старым пляжным зонтом. Мы стояли на солнце, жарились. Он сидел за столом, в тени.

      – Он?

      – Белый. Тридцатник, может, больше. Американец.

      Холлис подозревала, что Клэмми с трудом определяет возраст человека, если тому больше двадцати.

      – Как ты понял?

      – Я же с ним говорил, когда достоялся.

      – О чем?

      – Об усадке. Они с запасом под усадку. В поясе после стирки могут жать, потом растягиваются. Тру-размеры, не большемерят.

      – О чем-нибудь еще говорили?

      – Он не захотел продать мне еще пару. Там были три моего размера. Я ему бабки показываю, он ни в какую: одна пара в руки. Чтоб всем хватило. За нами стояли еще человек двадцать-тридцать.

      – Как он