Манифестофель. Эдуард Диа Диникин

убил.

      – Еще этого мне не хватало! Будешь тут на дому устраивать мне всякую гадость!

      Он пообещал, что выбросит краски, но обманул мать, спрятав их под кроватью. Когда он привел в гости Жанну, то хотел показать ей, чем собирается заниматься, когда Санек приедет из Москвы, но не стал. Тем более что беспокоился насчет ее понимания тату. Вдруг у Жанны тату вызывают ассоциации с чем-то таким, что было на стенах его подъезда?

      А его подъезд был изгажен «творениями» младшего Горшкова. И что раздражало больше всего, это не похабные рисунки совокупляющихся человечков, не «птицы счастья» – члены с крыльями, не мат, а то, что нарисовано это было отвратительно и плохо; а написано – с ужасными ошибками. Кортонов заходил внутрь и не мог спрятать взгляд от этого всего: «песда», «саси», «гандон», неандертальских рисунков, которыми даже не стал бы тешиться мальчик из Тешик-таша, и совершенно неправильно подобранных цвета и перспективы.

      Когда он провожал тогда Жанну, то получилось так, что она вышла первой из подъезда. Он немного замешкался, закрывая дверь. Спускаясь, он увидел Леньку, который что-то увлеченно выписывал на чудом оставшемся клочке стены.

      – Леонид, ты бы уж бросил свое занятие, – сказал Борис с легкой улыбкой.

      – Пошел ты, – сказал, не поворачиваясь, подросток.

      Бориса бросило в жар. А что, если Жанна слышала? Он ничего не сказал и быстро скатился вниз. По ее взгляду он не понял – слышала ли она, как с ним общается сопляк пятнадцати лет или нет?

      Он думал об этом потом много раз. Даже тогда, когда они поехали в Челябинск. Там жила сестра. Поехали на машине, дядя тоже решил навестить племянницу. У сестры шестнадцатого февраля был день рождения. Мать решила лично поздравить. Уговорила Бориса тоже поехать, хотя он и планировал провести эти три дня один в квартире. Или не один, возможно, что ему составил бы компанию Мозгалев, тот, с кем он в последнее время выпивал. Пригласить женщину было неудобно – мало денег, а им ведь надо устроить праздник какой-то. С Мозгалевым, которого он знал с детства, было проще – выпить, поговорить….

      Поехать решили в пятницу, утром. У дяди был выходной на работе, он был уже на пенсии, но с Уралмаша не увольнялся. Держался за рабочее место так, как пациент за больное, а профессионалка за причинное – почти без отрыва: возьмешь «без содержания», а тебя самого начальство на заметку возьмет. «Пробок» в городе не было, уже в начале девятого они оставили за собой Сысерть.

      – Остановите, дядя Толя, – попросил Борис, когда после Сысерти они проехали еще километров сто или даже сто с легким двадцатиметровым гаком – остановкой у магазина, чтобы купить сигареты.

      – Приспичеловек? – быстро повернувшись, понимающе спросил, улыбаясь, прирожденный оптимист дядя Толя.

      – Какой человек? – не понял Борис.

      – Приспичило, говорю? Щас, остановимся. А до остановки не потерпишь, что ли? Сейчас скоро будет