Ленинский проспект. Артур Доля

он старался не касаться ее и не закрывать собой. – Денег совсем нет, сто рублей только, не веришь, обыщи! Три месяца на стройке работаю, ни разу денег не видел! А твой друг не верит, паспорт забрал, нелегалом обозвал, депортировать обещал. Какой я нелегал? Меня четверо детей дома ждут, отец, мать, жена – все денег ждут, две сестры ждут. Три месяца в Москве – ни копейки домой не послал! Отпусти, начальник (сует сторублевку). Мамардашвили никогда не врет!

      – Да верю я, верю, – уставившись на лысую покрышку заднего колеса, словно на ретортах тайные знаки начертаны, напрочь стертые временем, но стоит прочесть и… лишь бы не обращать внимания на мятую сторублевку, – такими символами оперируешь: дети, отец, мать… только…

      Кто-то знакомый хмыкнул за спиной.

      – Что только?.. Больше нет!

      Сделал меня Шпак, – мелькнула тоскливая мысль, – ста рублями тут не отделаешься.

      – Детьми клянусь, ничего не заработал! Ты веришь в Бога?.. Богом клянусь!

      1:2!

      – Послушай, дорогой! ты человек – я человек, у тебя дети – у меня дети, тебе нужно кормить – мне нужно кормить. Давай договоримся.

      Чтоб тебя черти забрали!

      Пытаюсь расшифровать тайные знаки на колесе (развернуться и уйти? – глупо; сказать, что пошутил? – не поймет), до неприличия пытаюсь.

      – Да будьте вы прокляты, – взорвался, так ни в чем и не разобравшись, горячий южный человек. – Будь проклята ваша Москва! Зачем я только сюда приехал?

      Теперь и тысячей не отделаешься.

      1:3!

      – Будьте вы прокляты!

      Кто-то знакомый хмыкнул за спиной. Ату, меня, ату! Быть может, это спасет тебя, Мамардашвили, и ты не окажешься в аду: лицом в асфальт, руки за голову (расставил ноги! шире! шире!!). Видели мы и не такую документальную хронику. Десять граммов героина, запал от взрывателя, панель с кнопками, вырванная из кабины лифта двадцать шестого января две тысячи первого года от рождества Христова, нож, которым в прошлые выходные зарезали двух человек в Измайловском парке (где ты был четырнадцатого числа? с двадцати двух до двадцати трех сорока пяти? в глаза смотреть! в глаза!! где ты был?!), – много чего можно найти в твоих карманах, Мамардашвили, бездонных!

      Ретируюсь.

      Быть может, это спасет тебя.

      Хохот в ушах, свист, в спину проклятья и камни, пальцами тычут, кричат! Что они все кричат?

      – Дерьмо! поманил и бросил!

      – Говнюк!

      – Обманул! подставил! свободу пообещал!

      Кто-то плюет в лицо, кто-то дает пинка:

      – Клоун!

      С разбегу под зад пинка…

      Всего лишь туннель реальности, параллельный тому, по которому двигаюсь, но мог двигаться и по параллельному.

      Ленинский проспект.

      Никто не смотрит на тебя из окон.

      И еще, по поводу клоуна. Существует старая безобидная игра (вопрос – ответ), взрослые спрашивают детей, кем они хотят быть, когда вырастут, а те отвечают. Желания последних, как правило, изменяются: вчера летчиком, сегодня гонщиком, завтра Путиным. – Кловуном! – Я всегда отвечал одно и то же. – Кловуном!

      Странная история