Мoя нечестивая жизнь. Кейт Мэннинг

не сопротивлялась, когда мы ее поставили на ноги, но идти не могла. Мы почти снесли ее вниз, вытащили на улицу, где она села на землю, опершись спиной на меня, и сидела так прямо на ледяной корке, пока Берни бегала на рыбный рынок, чтобы выклянчить тележку. На эту тележку мы погрузили маму и покатили по запруженным народом улицам, вдыхая запах рыбы. Небо было пронзительно-голубым, яркое солнце безжалостно высвечивало рыбью чешую на дне тележки, в мостовой яростно сверкали слюдяные крапинки, тут и там вверх поднимались белые клубы пара – от новых теплых омнибусов, от ноздрей лошадей, из наших ртов. На ухабах тележку подбрасывало, и мама морщилась и стонала. Я держала ее за руку.

      – Ты поправишься, Мэри, все обойдется, – повторяла Берни. – Экси останется с тобой. А я верну тележку рыбнику и кое о чем договорюсь.

      Я посмотрела на Берни, ничего не понимая.

      – Останешься с мамой, – повторила она мне.

      К тому времени, когда нам открыли дверь, Бернис уже бежала прочь, громыхая тележкой по булыжникам.

      Глава девятая

      Объятия господа

      – Да? – спросила женщина с бледно-желтыми волосами, собранными в жидкий узел. Глаза у нее были илисто-зеленые с красными искорками и часто-часто мигали, как будто мы вырвали ее из сладкого сна.

      – Нам к женскому доктору, – прошептала я.

      Дама оглядела нас с головы до ног, поведя большим, похожим на клюв носом.

      – Моя мама очень больна!

      Взгляд ее, казалось, прошивал меня насквозь. Я умоляюще смотрела на нее снизу вверх:

      – Пожалуйста.

      – Ох, чтоб тебя, – неожиданно сказала она. – Ладно, ангелочек. Заходите.

      Внутри мама тяжело осела на скамью, обитую бархатом. Я испугалась, что на материи останутся пятна. Мама откинулась назад, коснулась затылком стены и закрыла глаза. Дыхание у нее было прерывистое, как будто воздух, выходя, цеплялся за ребра.

      – Полагаю, вам нечем платить, – сказала женщина и вышла из комнаты.

      Через минуту она вернулась с пожилым господином, выглядевшим вылитой ее копией, разве что с бородой. Оба были невысокие, очень белокожие, с длинными пальцами.

      – Это доктор Эванс, – представила женщина.

      – Поглядим, что тут у вас, – сказал доктор.

      Он опустился на колени, взял маму за запястье и замер, глядя на часы.

      Потом приподнял маме веко. Вздохнул, тоненько, точно заскулил. Ужасный звук.

      – Пойдем с нами, милая, – сказала женщина маме. Мне она велела сидеть на месте и ждать. Маму увели в глубину темного холла, где поблескивала стеклянная дверь. Немного погодя поднялась суета. Мимо меня проносили простыни, какие-то сосуды. Я и не заметила, как стемнело. Щеку ласкала мягкая обивка, и я уснула – как была, в пальто и башмаках.

      – Деточка. – Женщина с пучком волос (я уже знала, что ее зовут миссис Эванс) трясла меня за плечо. – Скоро утро, тебе нельзя здесь оставаться. Если хочешь, можешь пройти на кухню. Миссис Броудер даст тебе что-нибудь на завтрак.

      – А моя мама?

      – Она отдыхает.

      Я спустилась по лестнице