Принцесса в академии. Суженый. Варя Медная

Она приблизилась к двум последним сундукам и откинула крышки. Внутри на красной бархатной подкладке поблескивали ряды полупрозрачных чешуек – гляделок. Мадам Лилит легко пробежала по ним кончиками пальцев и удовлетворенно кивнула. – Ровно одиннадцать тысяч восемьсот семнадцать пар.

      – Представь себе, некоторые умеют играть по правилам.

      – Вы о тех «некоторых», что вылезают из зеркал вместо своих внуков? – уточнила мадам Лилит, поднимаясь.

      – Я о тех, кто сотрут амбициозных нахалок до состояния эктоплазмы, если моему внуку не будет тотчас передана оболочка.

      Две женщины (вернее, одна пожилая ифритка, выдавшая себя за внука, и расчетливая интриганка с личиком и телом двенадцатилетней девочки) остановились друг напротив друга и обменялись оценивающими взглядами. Первой разомкнула губы мадам Лилит.

      – Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе ни воображали.

      Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.

      Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.

      – Как мой мальчик, Оливия? – с тревогой спросила она. – Как Оззи?

      Я прижала сверток к груди и сглотнула:

      – Вы появились очень вовремя. Здесь то, что я думаю?

      – Новая оболочка. А еще, – она вынула из-за пояса и протянула мне каплевидный флакон синего стекла, – пусть выпьет это, так ожоги быстрее затянутся.

      Пристроив его поверх свертка, я заставила себя посмотреть бабушке Озриэля прямо в глаза.

      – Госпожа Остиопатра, я должна принести свои извинения – вам и всей вашей семье. Если бы не я, жизнь Озриэля не оказалась бы в опасности.

      Все это я выпалила на одном дыхании и не опустила глаза, хотя казалось, что к каждой реснице привязали по гирьке.

      Ифритка ответила после паузы.

      – Ты права, если бы не ты, ничего этого не случилось бы, и Оззи сейчас был бы рядом, с разбитым сердцем, зато живой и здоровый.

      – Могу лишь повторить, что мне очень-очень…

      Она жестом остановила меня.

      – Но еще могу сказать: если бы мой внук не сделал того, что сделал, – не постарался всеми силами помочь любимой девушке – я бы его стыдилась. Он рискнул жизнью ради тебя, Оливия, а жизнь чего-то да стоит, и если жертвовать ею, то только во имя любви. Теперь я вижу, что он действительно тебя любит, девочка: искренне, глубоко и самоотверженно. И если кто-то и должен просить прощения, так это я – за слепоту. Как видишь, можно прожить сотню лет – неважно, на земле, под нею, в воздухе или в воде – и совершать те же ошибки, что и в восемнадцать.

      – Вы еще долго? – каркнула мадам Лилит, не поднимая головы от бумаг, которые якобы перебирала, но я чувствовала, что все ее внимание сосредоточено на нас, а эта расслабленность – лишь для вида.

      На лице ифритки промелькнуло раздражение, но тотчас изгладилось, когда она продолжила:

      – Я считала тебя неподходящей партией для Озриэля, еще когда принимала