Мертвое озеро. Николай Некрасов

Остроухова и Орлеанских нет, – отвечает суфлер из своей будочки.

      Репетиция замедляется.

      Между тем за кулисами две низшего сорта актрисы хвастают друг перед другом. Одна говорит:

      – Мне вчера купил шляпку.

      – А мне заказал салоп в двести рублей, – отвечала Другая.

      – Да, счастливые! – раздается вдруг поощрительное восклицание третьей женщины, которая, пользуясь темнотою, подслушивала.

      К ним присоединился актер с неприятными ужимками, с лицом, испещренным бородавками. Поцеловав ручки хвастающихся и каждой наговорив множество лести, он спросил у одной из них:

      – Ну а здоровье Василья Сергеича?

      – Да, проказник! тебе на что? – было ему ответом; и слова эти сопровождались презрительным взглядом.

      – О, какие вы злые! а я-то как старался, ей-богу: всякий день всё только про вас и твердил ему!

      – Да, несчастная! воображаю! – воскликнула опять актриса.

      Актер отошел и, обращаясь к другой кучке актрис, горячо споривших, заметил, указывая на прежнюю свою собеседницу:

      – Как вздернула нос-то!

      – Кто? а? – в один голос спросили все.

      – Купоркина! – отвечал актер.

      – Правда, что Василий Сергеич хочет на ней жениться? – вся побагровев, спросила одна из них; прочие громко засмеялись.

      – Чему вы здесь смеетесь?

      Этот вопрос был сделан худенькой женщиной в коротеньком платьице, закутанной в большой платок, которая вдруг подскочила к толпе.

      – А, здравствуйте!

      И актер, украшенный бородавками, вытянул губы, чтоб поцеловать ей руку.

      – Ай, девицы… ай, урод! – с сердцем закричала худенькая женщина и затопала ногами.

      – Ну, виноват, виноват; а я вам хорошую новость хотел сказать: Бунин влюблен в вас до безумия; говорит: буду просить руки!

      – Да счастливая Настя! да, девицы! – воскликнуло несколько женщин разом.

      Худенькая женщина самодовольно улыбнулась, ухватилась за кулису и начала делать батманы, стараясь задеть ногой актера, который, хохоча, гримасничал и ломался.

      – Место, место! – крикнули два мужика, тащившие двухэтажную избу. Актрисы шумно разбежались.

      На противоположной кулисе ссорились две молоденькие танцовщицы; вокруг них составился кружок.

      – Ты думаешь, что он купец, так я тебе позволю вперед лезть, чтоб тебя все видели! Это мое место! – кричала белокурая очень недурная собой женщина; но гнев портил ее миниатюрное личико.

      – Да, девицы, да, счастливая! шутка ли, какая важная особа! – отвечала другая танцовщица.

      – Тише, господа, тише! – кричал режиссер, а сам прикладывал ухо, чтоб тоже послушать ссору, которая, может быть, кончилась бы трагически, если б в ту минуту не спустилась сверху дверь и не разлучила ссорящихся.

      Сцена всё больше и больше наполнялась. Ноготкова, наряженная безвкусно, сидела на стуле у будки суфлера – место очень почетное. За кулисами больше ни о