Государство. Платон

уличит во лжи какого-нибудь гражданина из числа тех,

      кто нужен на дело:

      Или гадателей, или врачей, иль искусников зодчих…

      он подвергнет его наказанию за то, что тот вводит гибельный обычай, переворачивающий государство, как корабль.

      – Особенно когда слова завершаются делами.

      – Пойдем дальше. Разве рассудительность не нужна нашим юношам?

      – Как не быть нужной?

      – А сказывается рассудительность главным образом в том, чтобы не только повиноваться владыкам, но и самим быть владыками удовольствий, которые нам доставляют еда, питье и любовные утехи.

      – По-моему, так.

      – Я думаю, мы призна́ем удачным то, что у Гомера говорит Диомед:

      Молча стой, [Капанид,] моему повинуясь совету,

      а также и стихи, близкие по содержанию:

      силой дыша, приближались ахейцы,

      Молча шагали, вождей опасаясь своих…

      Одобрим мы и все, что на это походит.

      – Прекрасно.

      – Ну а вот это:

      Пьяница жалкий с глазами собаки и сердцем оленя!

      и следующие затем стихи – разве они хороши? Да и вообще хорошо ли, чтобы кто-нибудь из простых людей позволял себе в речах или в стихах такие выходки по отношению к правителям?

      – Нет, совсем нехорошо.

      – Я думаю, рассудительности юношей не будет способствовать, если они станут об этом слушать. Впрочем, такие вещи могут доставить удовольствие, в этом нет ничего удивительного. Или как тебе кажется?

      – Именно так.

      – Ну что ж? Выводить в своих стихах мудрейшего человека, который говорит, что ему кажется прекрасным, когда

      сидят за столами, и хлебом и мясом

      Пышно покрытыми… из кратер животворный напиток

      Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит…

      Способствует ли это, по-твоему, воздержанности у юноши, который слушает такое? Или вот это:

      Но умереть нам голодною смертью всего ненавистней,

      или, рассказав про Зевса, будто он, когда все остальные боги и люди спали и только один он бодрствовал, то из-за страстного любовного вожделения он просто позабыл обо всем, что замыслил, и при виде Геры настолько был поражен страстью, что не пожелал даже взойти в опочивальню, но решился тут же, на земле, соединиться с ней, признаваясь, что страсть охватила его с такой силой, как никогда не бывало даже при первой их встрече «от милых родителей втайне». По такой же точно причине Apec и Афродита были скованы вместе Гефестом.

      – Клянусь Зевсом, все это не кажется мне подобающим.

      – Зато примеры стойкости во всем, показываемые и упоминаемые прославленными людьми, следует и видеть, и слышать, хотя бы вот это:

      В грудь он ударил себя и сказал [раздраженному] сердцу:

      Сердце, смирись: ты гнуснейшее вытерпеть силу имело.

      – Совершенно верно.

      – Нельзя также позволить нашим воспитанникам быть взяточниками и корыстолюбцами.

      – Ни в коем случае.

      – Нельзя,