Государство. Платон

ясно, какими должны быть телесные свойства такого стража.

      – Да.

      – Тоже и душевные свойства, то есть яростный дух.

      – И это ясно.

      – Однако, Главкон, если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и друг с другом, и с остальными согражданами?

      – Клянусь Зевсом, на это нелегко ответить.

      – А между тем они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля. В противном случае им не придется ждать, чтобы их истребил кто-нибудь другой: они сами это сделают и погубят себя.

      – Правда.

      – Как же нам быть? Где мы найдем нрав и кроткий, и вместе с тем отважный? Ведь кроткий нрав противоположен ярости духа.

      – Это очевидно.

      – Если же у кого-нибудь нет ни того ни другого, он не может стать хорошим стражем. Похоже, что это требование невыполнимо, и, таким образом, выходит, что хорошим стражем стать невозможно.

      – Пожалуй, что так, – сказал Главкон.

      Я находился в затруднении и мысленно перебирал сказанное ранее.

      – Мы, друг мой, – заметил я, – справедливо недоумеваем, потому что мы отклонились от того образа, который сами предложили.

      – Что ты имеешь в виду?

      – Мы не сообразили, что бывают характеры, о которых мы и не подумали, а между тем в них имеются эти противоположные свойства.

      – В каких же характерах?

      – Это замечается и в других животных, но всего лучше в том из них, которое мы сравнили с нашим стражем. Ты ведь знаешь про породистых собак, что их свойство – быть как нельзя более кроткими с теми, к кому они привыкли и кого знают, но с незнакомыми – как раз наоборот.

      – Знаю, конечно.

      – Стало быть, это возможно, и стражи с такими свойствами не противоречат природе.

      – По-видимому, нет.

      – Не кажется ли тебе, что будущий страж нуждается еще вот в чем: мало того что он яростен, он должен по своей природе еще и стремиться к мудрости.

      – Как это? Мне непонятно.

      – И эту черту ты тоже заметишь в собаках, что очень удивительно в животном.

      – Что именно?

      – Увидав незнакомого, собака злится, хотя он ее ничем еще не обидел, а увидав знакомого, ласкается, хотя он никогда не сделал ей ничего хорошего. Тебя это не поражало?

      – Я до сих пор не слишком обращал на это внимание, но ясно, что собака ведет себя именно так.

      – Но это свойство ее природы представляется замечательным и даже подлинно философским.

      – Как так?

      – Да так, что о дружественности или враждебности человека, которого она видит, собака заключает по тому, знает ли она его или нет. Разве в этом нет стремления познавать, когда определение близкого или, напротив, чужого делается на основе понимания либо, наоборот, непонимания?

      – Этого нельзя отрицать.

      – А ведь стремление познавать и стремление к мудрости – это одно и то же.

      – Да, одно и то же.

      – Значит, мы смело можем допустить то же самое и у человека: если он будет кротким со своими близкими и знакомыми, значит, он по своей природе должен иметь