Три страны света. Николай Некрасов

высунулось из дверей выбритое, улыбающееся лицо, а затем показалась и целая человеческая фигура.

      – Мое почтение! мое почтение! – говорил Доможиров, раскланиваясь каждому особо.

      Он не только выбрился, но и приоделся – в светло-коричневый сюртук, широкий и длиннополый, с пуфами на плечах, с мелкими сборками по бокам, предназначенными резче обозначать талию, и с преогромным воротником, который торчал, как хомут, около его шеи и закрывал голову до половины ушей. Странно и жалко было видеть его не в халате; ему, очевидно, было неловко, и он поминутно искал руками кушака, чтоб затянуться покрепче.

      Поздравив Полиньку, Доможиров спросил:

      – Небось много подарков получили… а?

      – Да, много.

      Полинька посмотрела с благодарностью на Кирпичову и Карла Иваныча.

      – Прекрасно! только, знаете, уж, верно, такого подарочка никто вам не принес, как я… Извините-с.

      И он поклонился Полинькиным гостям.

      – Ну, как вы думаете, какой? – продолжал Доможиров подбоченясь.

      – Я, право, не знаю… благодарю вас. – Нет, однакож?

      – Не знаю.

      – Ну-с, извольте сказать, какой подарочек был бы теперь вам всего милей?

      И он лукаво улыбался.

      – Уж не письмо ли? – с живостью спросила Надежда Сергеевна.

      – Ах, неужели? – радостно вскрикнула Полинька. Глаза ее заблистали, и, протянув к Доможирову дрожащую руку, она сказала умоляющим голосом:

      – Ради бога, дайте скорее!

      – Я, знаете, иду сюда, – начал медленно Доможиров, достав со дна своей высокой шапки с длинным козырьком, подобным бекасиному носу, письмо и повертывая его в руках, – глядь: почтальон! «Ты, брат, не к девице ли Климовой?» – «Точно так-с, ваше благородие!..» – «Ну, так дай – я передам…» Дал ему на водку и взял письмо. Ну, думаю: вот удружу, вот подарю!

      И он совершенно некстати расхохотался. Слушая рассказ, все окружили его, и Надежда Сергеевна, сжалившись над нетерпением Полиньки, сказала:

      – Ну, дайте же ей скорее письмо!

      – Погодите.

      Доможиров приподнял кверху письмо и спросил Полиньку:

      – Его, что ли, рука!.. а?

      Вместо ответа Полинька подпрыгнула и выхватила письмо.

      – Его, его рука! – вскрикнула она радостно.

      Грудь ее высоко поднималась, в глазах блеснули слезы; она нерешительно осматривалась кругом, будто выбирая место, где бы удобнее прочесть письмо, – наконец распечатала и стала читать. Башмачник не спускал с нее глаз и с беспокойством заметил, что лицо ее сначала вспыхнуло, потом побледнело, руки дрожали. И вдруг она выронила письмо, Закрыла лицо руками и отвернулась к стене.

      Доможиров захохотал. Гости с удивлением смотрели на него и на Полиньку.

      – Не случилось ли чего с Каютиным? – спросила Надежда Сергеевна.

      Доможиров то садился, то вскакивал, нагибался, подбирал живот; но хохот пронимал его все пуще и пуще, и никакая страшная весть – коснись она даже уменьшения ломбардных процентов – не могла теперь унять его.

      – Плачет… плачет! – отчаянным голосом