Запах гари. Вячеслав Воронов

подскочил к Котилю, схватил его руку и, зарычав, ударил ею о колено. Раздался громкий хруст, словно сломали сухую ветку; Котиль заорал, катаясь по полу.

      – Ну-ка, где… – Бардаганов протянул растопыренную пятерню к охранникам и взял бутылку водки. Отвернув колпачок и швырнув его на пол, цепкими пальцами он схватил Котиля за челюсти и влил порцию ему в рот.

      – Алкашня всякая лазит ночами по объекту! Житья от вас нет… Но этого мало, ребятки, мало. Запомните на всю жизнь. Чего стоите? – обернулся Бардаганов к ещё двоим охранникам, которые переминались у двери. – Присоединяйтесь, научитесь жизни!

      Те неуверенно подошли ближе. Тот, который моложе, судя по лицу, был покладистым. Послушным. Так надо, говорили его глаза. Надо подчиняться, набираться ума, иначе никак. Иначе окажешься на месте этих двоих. Станешь изгоем, который покушается на общественное, на святое. На основы. На фундамент жизни клана. А как без фундамента?

      Старший и сам выражал готовность. Он уже кое-что повидал в жизни и знал, что своя рубашка ближе к телу. Гораздо ближе. А бунтовать – выдумки, бред витающих в облаках романтиков. Не наша затея. Нет, не наша.

      Они потащили изгоев к реке. Васильеву досталось меньше, но стонал он громко, видя, что не шутят. Котиль рычал, плевался кровью и проклинал; рука его висела как неживая. Их столкнули в воду, сами зашли по пояс, притопили.

      – Вот она, речушка, какую защищали! Напейся водички, какая маслянистая, что ж ты? – приговаривал Бардаганов, удерживая Котиля пятерней за рыжую шевелюру и окуная голову в воду. Радужные круги на источавшей тошнотворный запах воде весело сверкали в лучах поднявшегося над тайгой солнца.

      – Попил – и закусить можно, вон плавает, – кивнул Бардаганов в сторону, где белёсым брюхом вверх плавала килограммовая рыбина. – Смотри, какая аппетитная. Рыбу защищаешь – а людей не жалко, нет?

      Голова Котиля снова и снова оказывалась под водой, после чего он кашлял и отплёвывался, тяжело дыша; белки глаз его налились кровью. Мышцы рук Бардаганова опять беспощадно напрягались, делая свое дело, словно поршни бесчувственной машины, движимые давлением раскалённого газа. Один раз он удерживал голову Котиля под водой особенно долго, но после короткой передышки голова его снова оказалась в грязной воде.

      – Не придёте больше? – почти ласково спросил Бардаганов, отпустив Котиля, который едва стоял на ногах, хрипя и отплевываясь. – Нет, не придете. А если придете… Это будет последнее, что вы сделаете в жизни. Это я вам обещаю.

      4

      – Слишком поздно его привезли.

      Профессор, нервно взъерошив седые волосы, озабоченно взглянул в окно и тяжело уселся в кресло. Рука его привычно потянулась за бумагами, но, передумав, он раздражённым жестом бросил документ на край стола.

      – Что там у них произошло? – спросил его заместитель, Андрей Михайлович, умащиваясь, как наседка в гнездо, в кресло у стола. Идеально белый, тщательно отутюженный халат его диссонировал с обвисшими щеками и залысиной на макушке.

      – Пусть