Черное сердце. Генри Лайон Олди

ущелья-морщины задвигались, грозя камнепадом. На лице старухи отразилось сомнение: – Мой муж куда-то ушел? Он не придет ужинать?

      И вдруг:

      – Жаворонок! Зайчик! Ты спасешь их?

      – Спасу, тетя Сабия.

      – Обещаешь?!

      Она вцепилась в меня: не отдерешь.

      – Обещаю. А вы пообещайте мне, что вернетесь, – твердо сказал я. – Мне нужна ваша помощь. Помогите мне, и я помогу вам. Возвращайтесь, тетя Сабия. Я один не справлюсь. Возвращайтесь, ладно?

      Я гладил ее по руке, как мама утром гладила меня. Кожа Сабии-хотун под моими пальцами становилась мягкой, разглаживалась, теплела. Рука из деревянной сделалась живой, упругой. Тетя Сабия всхлипнула и едва не упала, но я успел ее подхватить.

      – Извини, Юрюн. Накрыло меня. Давай уйдем с кухни.

      – Почему? Он сюда смотрит?

      – Тут сильнее давит. В гостинной полегче, и окна на другую сторону…

      Я помог ей дойти до гостевой комнаты – ноги плохо слушались тетю Сабию. Усадил на лавку, сам уселся напротив.

      – Нельзя моему мужу в Нижний мир, – она повторяла это, как заклинание. – Нельзя. Нельзя!

      – Понял, тетя Сабия! Нельзя, так нельзя. Вы, главное, подскажите, как его надо распервочеловечивать? Ну, велю я ему: «Эй, дядя Сарын! А ну, усохни немедленно!» Он ведь не послушает?

      Она вздохнула:

      – Нет, не послушает. Даже не услышит. Его вина гложет. Он глухой, когда виноватый. Сумеешь убедить его, что он не виноват – вернешь.

      – Это нам раз плюнуть! Знаете, какой я убедительный?

      – Да уж знаю…

      – Будет вам дядя Сарын лучше прежнего!

      – Не надо – лучше.

      Она нашла в себе силы улыбнуться.

      – Не надо, – поспешил согласиться я. – Будет как раньше! Точь-в-точь! Ну, я пошел. Вы тут держитесь, хорошо?

      – Под взгляд не угоди!

      – Не волнуйтесь, тетя Сабия. Я увертливый…

      – Стой!

      Я замер.

      – Подожди, – она уставилась в стену. У меня волосы встали дыбом, а зубы заныли, будто от ледяной воды. Вот как она смотрела! – Пусть он отвернется… Давай! Бегом!

      Ну, я и дал.

      2. Я не шаман, и бубна у меня нет

      Дверь еще не успела захлопнуться за мной, а я уже кубарем катился с пригорка – прямиком в кусты ольховника, голые и жалкие. И хотелось бы лучшего укрытия, да не нашлось поблизости. Хруст, треск, мокрые прутья хлещут по морде, и я, считай, проломил ольховник насквозь, но в конце застрял. Хорошо, что я слабак. Нюргун бы вихрем пролетел, и даже не заметил. Пока я катился-ломился, в грязи измарался – ой-боой! Оно и к лучшему: грязные незаметней. Луг, где куролесил дядя Сарын, из кустов просматривался едва-едва. Я очень надеялся, что Сарын-тойону меня тоже не видать.

      Ладно, была – не была!

      Я выбрался из кустов. Пригибаясь и оскальзываясь, рванул по склону в ложбинку, ведущую к самой луговине. Да уж, красться у меня получается лихо, совсем как у Вилюя. В детстве мы дразнились: «Слышишь топот-грохот? Это Вилюй к нам подкрадывается»…

      Луг я старательно не замечал. Звери чужой взгляд чуют, а дядя Сарын сейчас –