Прерванное молчание. Катя Райт

вечером позвонила Дороти. Мы с Элизабет как раз проводили дочь, которая гостила у нас. Надо сказать, что Дороти и я, хоть и сохраняли прекрасные отношения, закадычными друзьями никогда не были, и после того, как Стоуна отправили в колонию, она звонила два-три раза, чтобы уточнить какую-нибудь профессиональную информацию. На этот раз она была расстроена и, кажется, даже не пыталась этого скрыть.

      – Со Стоуном опять беда! – сказала она, как будто Стоун был ее сыном.

      – С кем? – переспросил я.

      – Ну, помнишь того парня, Эрика Стоуна?

      – Господи! Дороти! Пять лет прошло! Ты что хочешь, чтобы я всех психов помнил! – соврал я.

      На самом деле, я сразу понял, о ком идет речь. Как-то слишком сильно этот мальчик запал мне в душу. И хотя я был от этого не в восторге, поделать уже ничего не мог. Ему, должно быть, уже почти двадцать один, прикинул я.

      – Мне позвонили, Фрэнк, – продолжала Дороти. – Он снова совершил попытку самоубийства. Знаешь, три месяца осталось до его совершеннолетия…

      Пока Дороти подбирала слова для продолжения разговора, я размышлял, что, наверное, парню совсем паршиво – второй раз и снова неудачно. Столько людей хотят жить, но гибнут при самых разных обстоятельствах, отчаянно хватаются за жизнь, но все равно умирают в катастрофах, на многочисленных войнах, от рук бандитов и маньяков. Эрик Стоун, судя по всему, совсем не хотел жить, но умереть ему никак не удавалось – несправедливо, подумал я. Даже не вдаваясь в подробности, мне кажется, что право на смерть человек заслужил, каким бы плохим или сумасшедшим он ни был. Дороти прервала поток моих мыслей.

      – Мне неловко просить тебя, Фрэнк, но со мной он так и не говорил ни разу. Тебе же удалось тогда что-то из него вытянуть. Я подумала, может быть, ты приедешь и попробуешь?

      – Дороти, зачем тебе это надо? – попытался я уговорить самого себя не вестись на эту авантюру.

      – Не знаю. Мне его просто безумно жаль…

      – Плохая отговорка для адвоката, – сказал я, твердо решив выезжать рано утром. – Где твой профессионализм? Где твой холодный рассудок?

      Эти вопросы, впрочем, я адресовал больше самому себе. Помимо всего прочего, во мне проснулось и дремавшее почти пять лет любопытство, ведь мы тогда так и не услышали версию самого Эрика. Что может сказать теперь уже взрослый парень по поводу убийства своего отца в четырнадцать лет?

      Версию о том, что меня вновь ждет встреча с молчаливым испуганным ребенком, я даже не рассматривал. Пять лет в колонии для несовершеннолетних – хочешь – не хочешь, заговоришь. Посмотреть бы на него, думал я – вряд ли эти пять лет прошли незаметно. Теперь-то, и я был в этом почти уверен, Эрик, наверняка, выглядел как самый настоящий преступник. Даже после нашей с ним встречи, я ни на секунду не переставал верить в теорию моей жены, а Элизабет никогда не ошибалась в людях. Она практически с первого взгляда определяла, плохой перед ней человек или хороший,