Прерванное молчание. Катя Райт

да еще, к тому же, с маниакально-депрессивными замашками – от него можно было ожидать чего угодно, но, тем не менее, я был уверен, что семейная жизнь Стоунов – настоящая помойка, в которую любой дворовый пес мог бы радостно зарыться с головой.

      Я подъехал к небольшому дому на окраине. Краска на стенах и входной двери потрескалась и облетела, занавески на окнах выгорели, деревянное крыльцо и ступеньки были некрашеные и подозрительно поскрипывали под ногами. К дереву, растущему во дворе, были неумело прилажены пластиковые качели, на которых, как было видно, давно никто не качался. Газон зарос сорняками; дорожка, ведущая от проезжей части к дому была грязная; тут и там валялись отлетевшие от нее куски старого асфальта. Я подошел и нажал кнопку звонка – он оказался сломанным. Тогда я постучал в дверь. Через некоторое время послышался тихий голос.

      – Кто там? – спросила Джина Стоун, не отодвигая занавески, закрывавшей мутное стекло.

      – Меня зовут Фрэнк Миллер, я судебный психиатр и пришел поговорить о вашем сыне Эрике.

      – Что случилось? – ответила она, открывая дверь. – Я же говорила, что не буду давать никаких показаний.

      Мать Эрика казалась приятной на первый взгляд женщиной, хотя лицо ее выглядело изможденным, а глаза – как будто потухшими. Она предстала передо мной в стареньком домашнем платье в горох и накинутой поверх вязаной кофте с вытянутыми от многочисленных стирок рукавами. Волосы ее были не уложены, в них слишком явно проглядывала седина.

      – Да, знаю, – начал я. – Но я не собираюсь уговаривать вас выступать в суде, мисс Стоун…

      – Проходите, – неловко сказала она, как будто стесняясь собственного дома.

      Мы проследовали в небольшую неубранную гостиную. Там на диване сидела, перебирая что-то в руках, молодая девушка лет восемнадцати, которая, едва я вошел, быстро поднялась с места и поспешила наверх. Мисс Стоун же вела себя так, как будто никакой девушки и вовсе не было.

      – Присаживайтесь, мистер… – она не запомнила моего имени, но это для меня было привычным делом.

      – Миллер, – напомнил я.

      – Да, простите, мистер Миллер. Хотите чай или лимонад?

      – Нет, благодарю вас, – Я сел на старый деревянный стул и достал блокнот.

      Вообще, я не любил ничего записывать. Если того требовала ситуация, я предпочитал пользоваться диктофоном. Блокнот был, скорее, для создания важности и серьезности.

      – Так о чем вы хотели поговорить, мистер Миллер?

      – О вашем сыне, – начал я. – Вы же ни разу не приходили навестить его в колонии?

      Она качала головой, виновато соглашаясь со мной:

      – Мне приходится очень много работать. У меня совершенно нет времени даже на то, чтобы привести себя в порядок…

      – Мисс Стоун, – перебил я, потому что меня мало интересовали ее оправдания. – Расскажите, как получилось, что после развода Эрик остался с отцом?

      – Скажите, как он? – неожиданно участливо спросила она. – У него все хорошо?

      – Нет,