Огненная проповедь. Франческа Хейг

стоял, и стеклянная утроба ждала, когда ее заполнят. Четыре ночи подряд я видела один и тот же тускло освещенный резервуар с проводами и трубками, собранными над ним в пучок. Всё как прежде. И изгиб стекла был как будто тот же и, вместе с тем, совсем другой.

      На этот раз стекло виделось не в стороне, а вокруг меня. Я ощущала во рту резиновую трубку, вторгнувшуюся в мою трахею. Чувствовала боль в углу рта, где трубка свисала, надрывая кожу. Я не могла закрыть рот, не могла выплюнуть отвратительно сладкую воду, заполнявшую резервуар. Веки тоже не смыкались. Сквозь вязкую жидкость всё виделось расплывчатым, колышущимся и нечетким, как в один из летних дней, когда от удушающей жары над полем плавился воздух. Проснувшись, я кричала так, что горло начинало саднить, а голос не выдерживал и срывался, затихая. Я выкрикивала имя Зака, пока его короткое имя не сливалось в неузнаваемый звук.

      Еще в первые недели в Камерах Сохранения я поняла, что кричать бессмысленно, никто не подойдет к двери камеры, но все равно кричала. Все шесть последующих ночей я снова оказывалась в резервуаре, наполненном жидкостью, которая полностью завладевала моим телом и смыкалась над головой. Горло и запястья опутывали трубки. Я не могла пошевелиться. Каждую ночь, пока не просыпалась от собственного крика, я беспомощно плавала с трубкой в горле, точно рыба на крючке. Я не могла есть. Каждая попытка проглотить хоть кусочек тотчас напоминала о трубке, свисающей изо рта, и пища буквально застревала в горле, а тело сотрясало от неудержимой рвоты. Что я только не делала, чтобы не спать, ведь именно во сне жуткие видения приходили чаще всего. Ночью я ходила по камере взад-вперед, считая шаги, пока не сбивалась. Щипала себя за руки и выдирала волосы на каждой цифре, и вовсе не для того, чтобы взбодриться, а потому что надеялась, что боль поможет задержать сознание в реальности и не впустит в мои видения чувство, будто я нахожусь в резервуаре. Но ничего не помогало. Ни тело, ни разум не подчинялись мне. Само время шло скачками и обрывками. Иной раз часы пролетали незаметно. А порой, я могла поклясться, время вовсе останавливалось и простой вздох длился целую вечность. Я всё чаще вспоминала безумного провидца из Хейвена и выжившего из ума Омегу на прогулке в бастионе. Так это и происходит, думала я, когда разум оставляет тебя. В конце концов, на подносе с едой я нацарапала тупой ложкой записку: «Зак, это срочно – важное видение. Скажу только тебе в обмен на десять минут прогулки во дворе».

      Он прислал Исповедницу, как я и предполагала. Та по привычке уселась на стул, спиной к двери. Минувшие дни не прошли бесследно, и я наверняка выглядела измученной и растрепанной, но Исповедница ничего по этому поводу не сказала. Я подумала, заметила ли она мое состояние или ей, как провидцу, не нужны внешние наблюдения.

      – Обычно ты не горела желанием поделиться своими видениями. Даже наоборот. И это пробудило в нас любопытство.

      – Если Заку так любопытно, пусть придет сам. Вам я ничего не скажу.

      Я знала, что это будет самой сложной частью. Я снова чувствовала, как Исповедница пыталась