Победителей судят потомки. Марик Лернер

трагическое.

      – Тебе решать, – говорю, демонстративно разводя руками. – Но мы все будем на премьере.

      – Уж обязательно, – поддержала меня Татьяна.

      Стеша как раз и пойдет не со мной, а с ней. Моя невенчанная жена до сих пор старательно выдерживает дистанцию. Вся Россия с просвещенной Европой в курсе ее существования, но официально мещанка с графом в одной театральной ложе? Фи. Скандал. Наверное, я все-таки свинья. Детей признал, а ее нет. Давно об этом не задумывался. Жить вполне комфортно и без того. Мне. А ей?

      – А можно тебя попросить кое о чем? – спросила Софья тетку.

      – Конечно!

      – Ты бы не могла рассказать об императрице? Такое… что одним лишь близким ведомо.

      – Ну знаешь! – Татьяна вскочила и вышла из столовой, практически маршируя, с прямой спиной, источающей обиду.

      Стеша устремилась за ней.

      – Деда, ну что я сказала плохого? – жалобно спросила девочка.

      Когда мы на людях, Софья зовет меня согласно этикету на «вы» и по имени-отчеству. А вот как сейчас назвала – исключительно наедине. Никогда не поправлял и не возмущался. Наверное, я неправильный старший родич. Не проявляю строгости. Мне приятно, что она бегает излить душу ко мне, а не к Стеше. Про ее родителей уж и не вспоминаю. Мы Софье точно ближе.

      – Государыня не любила менять старых, проверенных слуг, – говорю. Не вижу смысла темнить, а объяснить поведение необходимо. – Весь ближний штат при ней трудился много лет. Татьяна не меньше сорока, еще при Анне Иоанновне начинала. Старилась вместе с хозяйкой и считала преданность высшей добродетелью. Она многое знала и, наверное, ближе всех из этого круга была посвящена в личные дела императрицы. Когда Анна умирала, не бегала в поисках нового покровителя, а сидела рядом до самого конца. Не за деньги вытирала слюну, текущую изо рта, и прочее. Из преданности и уважения старалась.

      – Так я ничего плохого и не думала.

      – И не надо ее трогать. До сих пор больная тема. Меня и сейчас не простила.

      – А ты при чем?

      – А я не находился возле одра. Государственные дела решал. Она ведь не сразу умерла. Сначала удар. Потом второй. В промежутке уже практически не вставала. А страна никуда не делась. Сегодня одно, завтра другое. Надо решать и резолюции накладывать.

      Я так канцлером и не стал, зато мало что под занавес правления Анны двигалось без моего одобрения. Служба никогда не кончается, пока в отставку не отправили. Ежели что не так, то задним числом последует разнос, а ждать дела не могут.

      – А правда, после нее остался дневник? – жадно спросила Софья.

      – Тебе-то это зачем?

      – Деда, я хочу написать про тебя.

      – Чего?

      – Никто не может отрицать твоего вклада в историю и огромных заслуг не токмо для России, для мировой науки, – торопливо сказала она. – Но уже сейчас ты для многих не живой человек, а некая функция.

      – Ну спасибо.

      – Нет, правда. На тебя молятся и ненавидят, мечтают превзойти и ищут недостатки