Соловей. Кристин Ханна

которые никто никогда не покупал. Толстые короткие пальцы измазаны чем-то синим. – Похоже, парни для тебя важнее работы.

      Изабель молча проскользнула на свое место за кассой. За неделю жизни с отцом она уяснила, что лучше не огрызаться, хотя смирение давалось нелегко, слова, фразы – оправдания – нестерпимо просились наружу. Ужасно хотелось рассказать, что она чувствует, но она понимала, что отец столь же страстно желает от нее избавиться, поэтому приходилось сдерживаться.

      – Ты слышишь это?

      Она что, уснула?

      Изабель вскинулась. Она не расслышала, как подошел отец. Он стоял рядом, мрачно хмурясь.

      Какой-то непонятный звук, точно. С потолка посыпалась пыль, шкафы покачнулись, дерево стукнулось о дерево со странным звуком, будто зубы клацнули. Перед витриной замелькали тени. Тысячи теней.

      Люди? Так много?

      Отец направился к дверям, Изабель поспешила следом. В дверном проеме она увидела толпу, бегущую по улице, толпу, заполонившую и проезжую часть, и тротуары.

      – Что случилось с этим миром? – пробормотал отец.

      Отпихнув его, Изабель протиснулась наружу. Какой-то мужчина едва не сбил ее с ног, но даже не извинился.

      Она ухватила за рукав пыхтящего краснолицего толстяка, пытавшегося выбраться из потока людей:

      – Что такое? Что случилось?

      – Немцы входят в Париж, – выдохнул он. – Надо бежать. Я воевал, я знаю…

      – Немцы в Париже? – недоверчиво усмехнулась Изабель. – Это невозможно.

      Толстяк помчался дальше, неуклюже переваливаясь из стороны в сторону, обливаясь потом, нервно сжимая и разжимая прижатые к бокам кулачки.

      – Надо вернуться домой, – бросил отец, выходя на улицу и запирая дверь магазина.

      – Это не может быть правдой, – возразила она.

      – Самое худшее всегда оказывается правдой, – сухо отрезал отец. – Не отставай, – добавил он, решительно врезаясь в толпу.

      Никогда прежде Изабель не видела такой паники. Суета, вспыхивающие фары автомобилей, рев двигателей, хлопающие двери. Люди громко окликали друг друга, хватались за руки, чтобы не потеряться в безумной сутолоке.

      Изабель почти прилипла к отцовской спине. Столпотворение не позволяло двигаться быстро. В метро творилась настоящая свистопляска, так что им пришлось идти пешком, и домой они добрались лишь в сумерках. Руки у отца так дрожали, что входную дверь удалось отпереть только со второй попытки. Оказавшись наконец внутри, они буквально взлетели по лестнице на свой пятый этаж, позабыв о лифте.

      – Не включай свет, – резко скомандовал отец, открывая дверь.

      Не отставая от отца ни на шаг, Изабель прошла за ним в гостиную, а потом решилась выглянуть в окно, чуть приподняв светомаскировку.

      Откуда-то издалека доносилось мерное жужжание. Оно становилось все громче, стекло начало дребезжать, как лед в стакане.

      Пронзительный свист она услышала за несколько мгновений до того, как заметила в небе черную стаю, словно страшные дикие