Вызовите акушерку. Дженнифер Уорф

намереваясь вернуться позже.

      Я вернулась в «Баффин» около восьми. Уставшая, я медленно поднималась на пятый этаж, испытывая сильное искушение уйти. В конце концов, с медицинской точки зрения с Молли и ребёнком всё было хорошо, а в нашу компетенцию только это и входило. Но что-то заставило меня взять себя в руки, и я продолжала из последних сил тащиться вверх по лестнице.

      Я постучала и опять не получила никакого ответа. Постучала ещё раз, громче – не может же она до сих пор быть занята. Дверь открылась этажом ниже, и из неё высунулась какая-то женщина.

      – Нету её, – заявила она, и сигарета повисла у неё на нижней губе.

      – Нету?! Не может этого быть. У неё только родился ребёнок.

      – А её нету, говорю же. Я видала, как она уходила. Вся такая расфуфыренная.

      – Куда же она пошла? – В голове мелькнуло предположение, что она могла отправиться к матери. – Она была с тремя детьми?

      Моя собеседница залилась смехом, и сигарета упала на пол. Женщина нагнулась за ней, и бигуди заклацали друг об дружку.

      – Чё! Трое детей! Да ты, должно быть, шуткуешь. Какой ей прок сейчас в троих детях, а?

      Мне совсем не понравилась эта женщина. Было что-то неприятное в той всезнающей улыбке, которой она мне улыбалась. Я отвернулась от неё и снова постучала и даже прокричала в щель для писем:

      – Впустите меня, пожалуйста, это медсестра.

      Внутри кто-то явно шевелился – я это отчётливо слышала. Смущаясь оттого, что грубая женщина подглядывает за мною и смеётся, я опустилась на колени и заглянула в щель для писем.

      С той стороны двери на меня пристально смотрели два глаза. Ребёнок, не мигая, поизучал меня секунд десять, а потом исчез. Это позволило мне рассмотреть комнату. От оставленной без присмотра керосинки исходил слабый зеленовато-синий свет. Рядом стояла коляска, в которой, как я предположила, спал младенец. Один мальчик бегал по комнате, второй сидел в углу.

      Я резко выдохнула. Женщина, должно быть, это услышала.

      – Теперь-то веришь? Я ж говорила, что видала, как она ушла.

      Тогда я решила заручиться её поддержкой. Она могла бы мне помочь.

      – Мы не можем оставить троих детей наедине с керосинкой. Если они повалят её, начнётся пожар. Но если Молли ушла, где же отец?

      Женщина подошла ближе. Ей явно нравилось сообщать плохие новости.

      – Этот Дик, он настоящий пройдоха. Помяни моё слово. Ты б не захотела иметь с ним никаких делишек. Он её до добра не доведёт, да она и сама-то, гулящая, не больно лучше. «Ох, какой стыд, – говорю я нашей Бетти, – какой стыд», – говорю я. Бедные маленькие детишечки. Они ж не просили, шоб их рождали, так? Я всегда говорю, это…

      Я оборвала её:

      – Эта керосинка – смертельная опасность. Я собираюсь заявить в полицию. Мы должны туда войти.

      Глаза женщины заблестели, и, причмокнув, она схватила меня за руку и сказала:

      – Ты будешь звать полицию, так? Бож мой!

      Она умчалась на балкон ниже и постучала в ещё одну дверь.