Человек и Кайрос. Пьесы. Марина Алиева

и, наконец, сняли, но в жутком, безобразном месте!

      Вы знаете, я так долго старалось это забыть. Не хотело ничего помнить. Но остались шок, какое-то мелькание, все вокруг почему-то голые… А потом я уже лежу на облезлой лавке, рядом с пальто, бельём и туфлями моей Дамы, и грубые мужские руки ворошат нас, говоря: «Посмотри, тряпки вроде неплохие – может чего и пригодится. Ей-то больше уже не нужно…».

      Тряпки!!! Вы представляете! Впервые в жизни меня назвали тряпкой! Большего оскорбления я себе представить не могло. От ужаса даже не разобралось толком, кто меня забрал. Только услышало, что «пальто сильно испачкано кровью – не отчистишь. А вот это платьице ещё можно постирать…».

      «Это платьице»! Господи, неужели, про меня?! Простите, до сих пор волнуюсь. Думало, что никогда не стану вспоминать, но вот, вспомнило, и словно заново всё пережило…

      В тот день со мной впервые действительно случилось что-то очень плохое. Притом, сразу так много… И, представьте, после всех потрясений, меня везли к новому месту жизни в простой сумке! Да, меня свернули, а не бросили комком, как на той лавке, но в СУМКЕ! Вот просто так, без коробок, без прокладывания бумагой, неудобно заломив один из рукавов. И ехали мы не в машине, а в огромном вагоне, битком набитом людьми и ужасными запахами. Знаете, как было страшно! Но самым ужасным во всём этом было, сидящее, как забытая булавка, сознание, что больше уже не будет в моей жизни ни Владелицы, ни Дамы, ни бережной заботы – их обо мне, а моей – о них…

      Впрочем, относительно последнего я, кажется, горевало зря. Новая Хозяйка к вещам относилась бережно, как могла. Комната, в которую она меня принесла, была совсем крошечной, но довольно уютной. На столике – скатерть, на окнах – кружевные занавески, и даже цветы в вазе. Правда, уже подвядающие.

      Хозяйка разложила меня на выцветшем покрывале, осмотрела и, заметив имя Мастера, тихо ахнула… Что ж, по крайней мере оно было ей знакомо. Но на свету, распрямившись, я вдруг осознало, как страшно испачкалось. Впрочем, это и понятно – нас с Дамой так бесцеремонно положили на землю. И, вполне естественно было предположить, что очень скоро я окажусь в чистке. Но, вместо этого, моя новая Хозяйка набрала в таз воды, и я оказалось погруженным в мыльную пену.

      О-о, как она щипалась и разъедала! Как стягивала мою бесценную ткань! Я совершенно задыхалось, чувствуя, что впервые в жизни могу потерять форму. Затем, мыльную пену вылили, а меня сунули под струю воды…

      Скажите, вас стирали когда-нибудь? Да? И, что? Вам нравилось?! Странно… Но моя ткань совершенно не была приспособлена ни к этой, как там её.., тёрке, ни к мылу! Сколько усилий пришлось приложить, чтобы не раскиснуть. И, хотя Хозяйка постаралась на славу – выполоскала всю эту гадкую, едучую пену без остатка – всё же, второго такого надругательства я бы не вынесло.

      Помню, как долго и мучительно я приходило в себя. С гладкой поверхности вода скатилась быстро, но из швов и низа рукавов испарялось очень и очень медленно. Моё кружево бессильно поникло, бисер, потускневший и осыпавшийся там, где его раскрошил руль, провис на растянувшихся нитях. Жалкое и беспомощное я