Дорогие мои. Лион Измайлов

Убили!

      Все соседи выскочили в коридор. Полина колотила руками по стене и по-деревенски выла. Старуха-бабка показала телеграмму. Степан ездил в деревню на поезде. Остановки там не было, но поезд замедлял неподалёку от деревни ход, и Степан на ходу спрыгивал с площадки. На этот раз прыжок оказался неудачным. Степана не убило, ему отрезало поездом обе руки.

      Через месяц появился он сам. Ещё месяц назад гнувший руками трубы, он сразу стал маленьким и потемневшим.

      С этого несчастья у него началась новая жизнь. Он ходил по каким-то собесам, райсоветам и прочим организациям. Через полгода они переехали из нашего барака в новую двухкомнатную квартиру. Ещё через год получили трёхкомнатную. Он даже устроился на работу и руководил каким-то цехом. Когда мне было 22 года и я уже учился в МАИ, я встретился случайно с Витькой Политовым.

      В футболе он не удержался, хотя данные у него были отличные. Рост – метр восемьдесят, и бегал хорошо. Он играл уже за дубль «Спартака», но сломал ногу и вынужден был из футбола уйти.

      Поступил в цирковое училище. Он играл там на концертино и пел куплеты.

      Он как-то пришёл ко мне домой и попросил эти куплеты написать. И я писал их ему, пока он бегал в магазин за бутылкой. Но и артист из него не получился.

      Они жили недалеко от меня, на проспекте Мира. И я как-то встретил Степана в магазине. Они с двумя мужиками разливали на троих. Степан взял стакан культей. Увидел меня. Я поздоровался.

      – Вот так-то, Лёник, – сказал он, – не смотри лучше на меня, – и опрокинул стакан в рот.

      Потом, лет пять спустя, я вновь встретил его возле магазина на Мало-Московской. Он сказал, что Витька сейчас устроился хорошо. В Палате мер и весов проверяет магазинные весы.

      – Ну, а это, сам понимаешь, отцу на стакан всегда хватит.

      Мой Литинститут

      Это было в конце шестидесятых годов. Пятьсот шагов от улицы Горького. Чугунная решётка старинного дворянского особняка. Садик в пожелтевших листьях. Памятник знаменитому писателю и дверь в Литературный институт. Я так много слышал об этом институте. Дом, в котором были Платонов, Горький и большинство наших, современных. О нём написано столько стихов и рассказов!

      У меня когда-то был друг, поэт. Он был принят в этот институт и почему-то не стал в нём учиться. Мне это казалось кощунством. Я шёл к этому институту три года, по страничке набирая конкурсные тридцать пять страниц машинописного текста. Мастер Лев Кассиль, с которым меня познакомил Андрюша Пирлик, прочёл пятнадцать и сказал мне:

      – Я беру вас, вот записка в приёмную комиссию. Не знаю, правда, что вы будете делать у нас? Вы пишете юмор вполне профессионально. Хотите, я ваши монологи покажу Райкину?

      Я знал, что Кассиль дружил с Райкиным. Поговаривали, что Райкин, приезжая в Москву, даже жил у Кассиля, хотя номер в гостинице ему снимали.

      Показывать свои монологи Райкину я не хотел, я уже понимал, что они для него недостаточно смешные.

      – Не знаю, правда, что вы будете делать у нас? Высшее образование у вас уже есть.